Леонид Габышев - Жорка Блаженный

Израсходовал почти все деньги, несколько раз из тайников доставал, но Ольга всегда требует бутылку, и не знаю, как буду жить дальше, когда не останется ни копейки. На одну пенсию не протянуть, и вновь придется собирать бутылки.

Сразу после ремонта Ольга привела давнюю подругу. Лидия ростом более двух метров. С такой высокой женщиной ни разу не разговаривал.

Потягивая водку, женщины вспоминали молодость. Опьянев, Лида стала о своих похождениях рассказывать. Ольга восторгалась.

Лида жила с мужем и имела сына. Он был большенький, и она часто уходила из дома, гуляя в свое удовольствие.

— В последний раз около недели не ночевала. Ну, пришла, муж открыл варежку, а я ему: «Боюсь возвращаться. Опять будешь орать. И чем дольше не прихожу, тем сильнее у меня страх, а раз боюсь, то все медлю и не возвращаюсь. Не ори, пожалуйста, а то испугаюсь и уйду. А когда вернусь — не знаю. Вновь будет страшно». Муж сразу сбавил обороты и ласковым стал, а потом: «Я ж тебя люблю…» Ну, постель помирила.

Ольга, смеясь, наполнила рюмки.

— Весной мы к родителям ездили, — продолжала Лидия, — ну и покутила я! Как-то провожали подругу, пропили все деньги, что взяли с собой, а когда стали садиться в экспресс, у нас с Аркадием не хватило мелочи. Поехали на рейсовом. У железнодорожного переезда авария: экспресс сбит товарняком, так исковеркало! Господи! Несколько человек насмерть. Много раненых. Вышли из автобуса — и меня рвать. А муж говорит: «Если бы мы ехали на экспрессе, я бы точно погиб, а ты бы живая осталась».

Женщины засмеялись.

Вскоре Лида ушла на кухню. Оля оседлала меня, и под гортанное клекотание я наслаждался жизнью…

После этого женщины достали свою бутылку. Но Лида пила мало, все на меня поглядывала, и скоро окосевшая Ольга ушла спать на кухню.

Лидия своим ростом подавила меня. Поднимая руки, несколько раз задевала люстру, и, где бы ни стояла, казалось: она рядом.

И вот мы одни. Глотнув водки, протянула через стол руку и положила на мое плечо. Я замер: такая высокая женщина — будет что-то необычное. Потрепав мои волосы, выключила люстру и зажгла ночник…

Мы лежали на тахте, и я смотрел в потолок, побаиваясь такой необычной по высоте женщины. Будь сейчас со мной Оля, я бы давно был готов к бою, но около меня лежала Лидия, и моя кукурузина покоилась в правом паху, поникшая и испуганная.

Лида повернулась и провела рукой, нежно и медленно, по моей голове, шее и остановила длинные пальчики на соске. Погладив, принялась крутить его, как горошину, и, обняв меня, поцеловала в мочку; я ощутил: ее язычок проник в ухо, раздалось шебуршание, будто рядом мяли грубую бумагу. И тут вспомнил: вот уже несколько дней не мыл в ушах, и мне стало стыдно…

Лидия продолжала меня ласкать, и я почувствовал: скоро к бою буду готов. Еще немного, и я лег на нее, а она так широко раскинула и подняла ноги, что левая уперлась в стену, а правая, как мне показалось взметнулась чуть ли не до середины комнаты. Ноги она поддерживала руками, просунув под согнутые колени.

Размеренно и искусно, без единого гортанного звука, отдавалась Лидия. Движения были отработаны, и, в какие бы позы ни становилась, мне чудилось: на тахте я не с женщиной, а с большой автоматической куклой…

С книжного шкафа полетел «Капитал». Днем его просматривал, надеясь найти высказывание основоположника марксизма об экономической потенции сексуально развращенной женщины в коммунистической формации, чтоб до конца понять мое зыбкое положение в замордованном обществе без горы бутылок, но с темпераментной женщиной на новой тахте. До сих пор не пойму, как Лидия ногами достала до шкафа, ведь до него — более метра! Она подняла «Капитал» и положила оба тома перед тахтой. Я встал на книги, она на широко раздвинутые колени и уперлась головой в стену.

Любовь продолжалась…

Меня так измучила Лида — ну все, больше не могу, но она была ненасытная и вдохновенно кукурузину поднимала. Наверное, и у мертвого смогла бы поднять.

Читая газеты, вижу: сколько при перестройке рождается новых партий! Но никто не надоумился сколотить партию дураков или душевнобольных. Лидера, видно, нет. А что, если мне взяться? Схожу на пятачок к «Московским новостям» и поагитирую. Уверен, сподвижники найдутся. Для затравки напишу устав и программу, в почетные члены возьму выдающихся людей, кто страдал душевной болезнью. Так, кого из русских взять? Прежде Чаадаева, Батюшкова, Гаршина… А из иностранцев? Можно Ницше, Ван Гога, Эдгара По… Хватит. Почетным председателем изберем своего… Лучше Чаадаева.

В стране, такой бардак, и кто знает, может, к нам валом повалят люди, и мы подсобим атрофированной экономике выйти из затянувшейся мастурбации… Надо попробовать. А то кругом только и слышно: «Ты, дурак!», «Ох и ненормальный», «С ума сошел!»… Как будто сумасшедшие или душевнобольные не люди. Дай дураку деньги — будет богатым, дай должность — будет править, дай женщину — будет нежно любить…

Я прозрел, Господи, и снова мне жизнь дарит радость. Спасибо!

В выходной Ольга пришла с бутылкой и, выпив, сказала:

— Все, Жорка, мы расстаемся. Через пять дней освобождается муж, и я к нему уезжаю. Но ты не унывай, Лидия познакомит тебя с одинокой женщиной.

Она ушла, крепко полюбив меня в последний раз, и я загрустил.

Лидия ходила ко мне в основном днем, на ночь редко оставалась и наконец повела вечером к подруге. Оксана — молодая, разведенная, ничем не привлекательная с виду женщина — жила неподалеку. Мы сели за стол, женщины подняли тост за знакомство.

Немного посидев, Лида ушла, и мы остались в полуосвещенной комнате вдвоем с хозяйкой. Пить она больше не стала, а разобрала диван, и мы перешли к более тесному знакомству. Оно продолжалось до поздней ночи. И что интересно: новая женщина дарит новый способ любви.

Господи Боже мой, вот уж никогда не думал, что и на мужском начале от непрестанной работы могут появиться мозоли.

Посмотрев как-то, наклонив голову, на свою кукурузину, ужаснулся: под нежным ободком, в углублении, рассыпано несколько мелких чужеродных дробин. Сосредоточенно их рассматривал, удивленно-испуганно хлопая глазами.

Полжизни дрочил кукурузину, струей теплой, ласковой воды, и ничего на ней не появилось, а как повысил квалификацию, перейдя на женщин, так и высыпали мозолята.

Упорно тренируя в женской долине не привыкшую, видно, к новой работе кукурузину, вскоре заметил еще две маленькие мозольки.

В детстве слыхал: кто усиленно занимается дунькой кулаковой, у того на ладонях появляются мозоли. А у меня от женщин — на кукурузине! Вероятно, это высшее достижение современного мужчины, тем более в столице никогда не набивал мозолей на руках, а теперь, как награда за совершенную работу, они будут балдеть на кукурузине, перевернутой навечно вниз головой.