Арман Лану - Когда море отступает

Разговоры, подавленные вакхической мощью, притихали.

Все же кто-то около Абеля изрек с недоуменной уверенностью:

— Коровы не телятся. А ведь самое время!

А девки-то, девки! Как будто бы стирают, смахивают пыль, метут, потом схватывают настоящие метлы и тряпки — и давай мести залу, стирать со столов, выметать менее разбитных подруг, закудахтавших, словно куры, «отпускников», говорунов, игроков в «манилью», женщин, у которых от смеха штаны стали мокрые, и даже деда, трубящего, как старый олень. Дружка жениха завладел целой головой камамбера и намазывает его на хлеб. Зажигательная и лукавая песенка, в которой слышится голос племени, отзвук временных побед и соблазнительных поражений сыновей и дочерей Адама и Евы, вся эта веселая кутерьма увлекает одну семью за другой. Вот уже шестеро танцоров вовлечены и хоровод, а хоровод сменяется фарандолой.

Мальчик с глазами-карбункулами макал хлеб в соус и снисходительно улыбался. Абель посмотрел в зеркало. В эту минуту вошла женщина — Абель увидел косое ее отражение. Он узнал ее сразу. Она сделала себе прическу. Светлые ее волосы были взбиты надо лбом. Конечно, это была та самая блондинка с тоненькой ниточкой шрама на спине, та, которую он видел на пляже и которая утром — это было уже так давно! — заговорила с ним за Воротами Войны.

Женщина улыбнулась Абелю одними глазами, но ее тут же подхватил танцор, и отражение ее исчезло. Абель оглянулся. Она шла к нему, а танцор, точно конькобежец свою партнершу, тащил ее в противоположную сторону…

К платью с парусниками красотка приколола желтую розу, золотую розу. Вокруг нее крутился вихрь, ее не отпускал мужлан, а она лавировала между столиками, протягивая Абелю руку:

— Пойдемте!

Взяв его за руку, она совершенно серьезно сказала:

— Нехорошо быть одному.

Невестина тетка с лицом епископа, как их изображают на витражах, танцевала и хныкала. Абель, тяжело ступая, последовал за молодой женщиной, стараясь идти в ногу и не унывая — ему приходилось танцевать, хотя и другие танцы, на вечеринках в Канаде. Теперь он уже был не один. На сей раз его вела не детская, а женская рука.

Фарандола схватила визжащую Аннету, развязала ей фартук, задрала подол; оторвала от стойки пыхтевшего Арно; чуть было не вытащила и не увлекла негодующую хозяйку с грудью, белой, как сало; перескочила у нос за спиной через прилавок, на котором дрожмя дрожали бутылки; заглатывала рыбаков; обходила стороной жителей именитых; поплевывала на «отпускников» и в конце концов засосала черноволосых юнцов — они попытались было танцевать модный танец, но скоро сдались.

И уж она притоптывала каблучком — а ты ко мне топ-топ! а я к тебе топ-топ! — счастливая доля, как роза на воле, — топотали, топотали, топотали каблучком! Они потащили за собой Дядюшку Маглуара, спустились по лестнице, покружились вокруг кустов бересклета, подбежали к дому булочника, позвонили и слопали у него все пирожки подчистую! Не та ли это булочная, куда Абель проник в первый день военных действий в Нормандии? А, к черту войну! Абель шутит с двумя своими спутницами — хрупкой молодой женщиной и высокой, полной, белотелой, накрашенной красавицей, ростом выше Валерии, а красавица ела, как едят на свадьбах — все подряд, не разбирая: даровому коню в зубы не смотрят.

На пороге кабачка вырос величественный дед — заплетая ногами, он пытался выкинуть коленце.

— Пошел, пошел, дед!

К нему приблизился парень-заморыш. Опершись на посох, предок принялся с молниеносной быстротой изрыгать брань, не выходя при этом за пределы местного наречия. Плюгавый малый, обозлившись на то, что дед заартачился, начал было вталкивать его в помещение. Но тут на парня налетела девица, пухлая, розовая — не девушка, а конфетка.

— В его годы он все может себе позволить, понял?

— Иди в ж…, Леонтина. Это мой дед!

— Ну и что? А мне он двоюродный дед! Отойди от него, сволочь такая!

Парень стоял между стариком, сжимавшим жилистую руку в кулак, и юной фурией, которую он силился оттолкнуть.

— Да дед, того и гляди, свалится, как на поминках по Бекл ю !

Свадьба Лемаркьеровой дочки превращалась в грозное зрелище! Вмешался брат Леонтины, шириной со шкаф, и упрекнул того парня, что он с Леонтиной по-хамски обращается. На тех, кто старался их разнять, посыпались тумаки, а перебранка шла своим чередом — добрались до четвертого колена, припомнили все, начиная от незаконного раздела имущества деда Альфонса из Мексики и кончая грабежом в доме Виктора в 44-м году!

— Э, да что там! В твоем буфете Генриха Второго нашли всю посуду Шарлотты с золотым ободком.

— Уши вянут слушать! А этот хряк соблазнил дочку верского колбасника! Она еще в школу ходила, когда он ее испортил…

— Как у тебя язык поворачивается говорить такие мерзости про ребенка!

— А, на воре шапка горит! — вопила матрона в лиловом платье.

— Леа — шлюха! Нечего все на Марселя валить! С ней спали все, кому не лень, начиная с учителя!

Это был цветущий куст оскорблений, град брани, потоки грязи, ушаты помоев, кладези клеветы, фонтаны желчи… Несчастного учителя эта бл…шка допекла, бедняга по уши влип, и вот в один прекрасный день входит она — Леа, стало быть, — в класс, а учитель в виде наказания и давай ее! Ну, понятно, родители извлекли из этого выгоду — учитель-то ведь был секретарем мэрии! Да будет тебе, будет тебе! Бесстыжие твои глаза! Послушал бы тебя твой отец, он бы, дрянь ты этакая, в гробу перевернулся! Через это они и возмещение убытков получили — тех самых, которые ихняя Леа понесла! У, гады! А тут еще нотариус посодействовал! Ну, уж не без этого! Чья бы корова мычала, а его бы помолчала. В двадцать шестом году этот проходимец удрал с казенными деньгами, а после войны почем зря нагревал руки на «возмещении убытков»! Притча во языцех! Его еще за это притянут, не нынче-завтра, за одно это притянут, не считая двух егерей, — им назначили пожизненную пенсию, а они месяцев через семь возьми да и умри! И хоть бы один из них, а то сразу двое! И что только творится на белом свете!

— Заткнись, паскуда! Твою дочку остригли после Освобождения! Она за пятьсот франков оглобли раскидывала!

— Зато коллаботн е пяток не лизала и не тянула из нее деньгу…

— Забыл, как тебя судили, подонок? Двоеженец! Выродок! Немецкий лизоблюд! Самогонщик! Кокаинист! Пужадист!

— У нас все свадьбы так справляются? — обратился с вопросом к молодой женщине Абель.

— При генерале Гуро… — бормотал дед.