Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Бармуда с подельниками пришли взимать долг. Мужик заартачился, сказал, мол, не знает, с кем связались. Ребята, выросшие в девяностых, поняли, что и денег не отдаст, и гадости будет делать дальше, надсмехаясь над ними. Убили, забрали из холодильника четыре банки пива, ну а потом попались…

Так я, не умея ругаться, отбил первую попытку сломать меня нахрапом, с первого раза. Выйдя из «Комнаты психологической разгрузки», ощутил, как дрожат руки. Дыхание заходится, и хочется курить. Пошёл попить воды. За мной потянулись несколько знакомых с автозака и ещё какие-то с ними мне незнакомые. Среди них был один рослый и близорукий парень, Артём Большой. Он ещё полгода меня будет регулярно встречать из ШИЗО, когда меня будут выпускать из тюрьмы в этапку.

Бармуда впоследствии долго меня пытался обрабатывать, приводил подобных, только более напористых монстров-старшин с других отрядов. Но никто на меня уже серьёзно не наезжал, так, по мелочи: припугнуть, напоминая, как умер генерал Карбышев, или описывая перспективу оказаться среди обиженных. Но ближе к зиме они всё больше становились настроены добродушно, желая мне выдержки и оставаться собой.

Однако однажды Бармен меня всё-таки шокировал. Тогда ещё не сделали этот большой шкаф, где хранились баулы-сумки и вещмешки этапников. И вещи складывали в локалке, где были спортивные тренажеры. Перед отправкой меня в ШИЗО мы зашли в эту комнату, и я стал собирать трусы, носки, полотенце и т. д. Потом спросил Бармена: «А куда отнесут мою сумку? Ничего не пропадет?» Он меня заверил, что за сумкой следить будет лично.

Меня после первых тридцати суток ШИЗО подняли в этап получить бандероль с книгами от Ольги. На следующий день утром меня вызвал к себе Минибаев. Вошёл я к нему в кабинет как-то неловко быстро. Постучал раз, потом ещё раз и, не дождавшись ответа, открыл дверь. На столе и в руках у офицера были мои макеты газеты «Лимонка» (на листах формата А4 были распечатаны вчетверо меньшие копии номеров специально для меня, такие макеты мы делали перед выпуском номера, просмотреть ещё раз, нет ли ошибок или опечаток), переданные мне в тюрьму ребятами с воли, в обход цензуры. Майор заталкивал макеты к себе в стол. Я, сразу поняв, в чём дело, спросил – читали? Это очень интересные номера, рекомендую статьи такие-то и такие-то. Он замедлил движения, но всё-таки положил макеты в стол:

– Я посмотрю, если вы не возражаете?

– Ради бога, читайте, конечно, для широкого читателя и делается газета.

Чтобы достать эти номера, Бармуде (не думаю, что Минибаев самостоятельно выуживал макеты из сумки) пришлось залезть в сумку, выудить фактически со дна папку с разными бумагами, тетрадкой, прессой, вырезками из газет. И извлечь эти номера. После продолжительной беседы с майором я, зайдя в этапку, ничего не сказал Бармену. Но когда Бармен опять меня потащил на беседу и чаепитие к себе, он сам же что-то ляпнул насчет чести. Что ему нечего бояться, так как совесть у него чиста. Тут-то я его и спросил, а как называется, когда роются в чужих вещах без ведома хозяев? Он сразу понял, о чём я говорю, и тут же, запнувшись – о, чудо! – покраснел. Не дав ему опомниться, я сказал, что понимаю его, что он никогда бы этого не сделал, просто его заставил Минибаев. Что с подневольного взять, в общем. Бармуда опомнился и стал что-то говорить, мол, я не могу быть уверен… Я тактично перевёл беседу на другую тему. Прав был Дон Хуан, что не нужно доказывать лжецу, что он лжёт. Достаточно это знать ему и мне. Мне его оправдания были не интересны. Конечно, это нигде не поощряется, рыться в чужих вещах, и он готов был бы отказаться от особого пайка и, наверное, даже личного повара, но душа-то уже продана. Мне всегда искренне жалко было таких людей.

И ещё такая деталь. У Бармуды была ещё одна обязанность. Он носил чай Минибаеву и Полулихову. Возможно, он носил чай всем штабным офицерам, которых было едва ли с десяток. У него в кабинете был прямой телефон, ему звонили, и тогда он спешил с чаем. При этом каждый пил какой-то свой чай. Кто-то с лимоном, кто-то, быть может, с чабрецом.

А Бармуда только менял стаканы и блюдечки с вареньем. В кабинетах он был напряжённо сдержан и вежлив. Но это при мне, наверное. По-моему, наедине с офицерами он был несколько иным.

А вообще Бармуда не был кровопийцей, он был бизнесменом и с этапки изучал ребят. Отбирая ребят из богатых семей и направляя их в те отряды, где из них проще будет вытягивать деньги на «гуманитарку» (то есть в виде гуманитарной помощи различные стройматериалы или что-то подобное).

Вышел он по УДО примерно за год до моего освобождения, оставив года четыре срока.

Вечером меня одного отвели в общую баню, где мылась вся зона. Банщиком был добродушный и весёлый старый зэк. Отсидел он много, очень много лет. Когда узнал, что я не пишусь (то есть не подписываю лагерные бумаги), сразу отвёл меня мыться, а сам пошёл делать мне чифирь.

Был уже вечер, и в бане сидели и мылись одни «козлы», днём работавшие на администрацию. Все они были истатуированы. Синие от наколок, видимо, раньше они были блатными. Теперь, «переобувшись», они по-прежнему тянули свои длинные сроки с комфортом: служили администрации. У этого типа преступников была чаще всего одинаковая судьба. После освобождения они опять занимались преступным ремеслом, грабежами или убийствами, по-прежнему не боясь попасть в лагерь, где администрацией колонии им снова было уготовано тёплое место с хорошими должностями.

Пока они на меня посматривали со скрытым интересом, зная, кто я и почему меня привели мыться прямо сейчас. Слухи в лагере за пару часов расходятся. С некоторыми из «козлов» мне потом даже пришлось познакомиться, приходили в этапку меня покошмарить. А пока они ни слова не говоря мылись и парились.

Общее моечное отделение в бане было большое, человек на пятьдесят. Но самих душевых там было семь. Согласно УИК, на помывку осуждённого давалось не менее получаса. Подобная формулировка расценивалась администрацией как не больше получаса. Меньше бывает, больше никогда. Соответственно, человек сорок из отряда физически не успевали все постоять под душем. Но там было ещё несколько кранов под шайки. Парилка как в стандартной бане, человек на десять, но ею простые зэки не пользовались. Один парень, Али, мне рассказал, что «…какой там, все бегают, стоят в очереди с шайками к кранам. Мест мало, поначалу с непривычки хрен помоешься. Только через пару месяцев приноровишься. А так пожар сплошной!».

В лагере, если я не ошибаюсь, восемнадцать отрядов – в каждом тысячи полторы человек. График достаточно сжатый, после помывки – сдача и получение белья на стирку и прожарку. Всё находилось в одном месте, и поток был как в муравейнике.