Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Одет он был тоже хорошо: костюм, шелковая рубашка, лакированные ботинки. В общем, явно не бедствовал.

За ним ещё водился такой серьёзный грех. Вновь прибывшие могли не знать, что он неприкасаемый, и, когда после обеда он курил в туалете, у него мог кто-то стрельнуть сигарету. По идее, он обязан курсовать, что на «особом» положении. Но он этого не делал.

Раз один парень спросил у него сигарету, парня тут же кто-то предупредил, что сигарету даёт ему пидор и брать нельзя. Не знаю почему, но парень не поверил и раскурил эту сигарету. Сразу этапники стали сторониться его и требовать, чтоб в столовой ему накрывали отдельно и спать ему стелили в дальнем углу. Чем кончилась эта история, не знаю, знаю только то, что он отказывался спать отдельно и принимать пищу в дальнем углу, говоря, что всё внесознанку было…

Подобно ночному дневальному Володе вести себя нельзя, конечно, потому что он портит жизнь и ломает судьбу человеку сознательно. После этого я максимально ограничил своё общение с Володей. Хотя мне любопытно было, чем и для чего он живёт, хочет ли, например, иметь детей и обыкновенную семью, или его поведение – это патология. В общем, интерес с точки зрения наблюдателя всех сторон этой жизни. Для меня основная часть преступников всегда понятна была. А вот стукачи и обиженные вызывали особое любопытство. Это самые опасные люди в заключении после оперов, и, чтобы сразу распознавать их, нужно иметь соответствующий опыт.

Он оказался первым офицером, к которому меня привели после Бармена на беседу, – почему я не подписываю 106-ю статью и заявление в СДиП. Это было на третий день после моего поступления в лагерь, уже после обеда и ближе к вечеру. Меня вызвал Бармен и, в свою очередь, сказал, что меня вызывают. Куда и зачем, никогда не говорят. Ваша растерянность всегда должна играть против вас.

Бармен, провожавший меня, постучал и спросил, можно ли войти. После утвердительного ответа он пропустил меня и удалился. У окна ко мне спиной стоял майор, слегка за тридцать. Светло-русый татарин. Из магнитофона на подоконнике пел Шевчук.

Мы поздоровались, я, между прочим, поинтересовался, что за альбом стоит в магнитофоне: или альбом «Время» 1985 года, или альбом «Я получил эту роль» 1987 года. Он тут же не поленился вернуться к магнитофону и посмотреть название. Творчество Шевчука, который как раз вырос в Уфе и создал там первый состав «ДДТ», я мало-мальски знаю. И через минуту я уже точно сказал, что это запись 1987 года. Она отличалась значительно по качеству. Там уже сидел на ударных Доценко, а у самого Юрия развитие тогда шло семимильными шагами. Но это история далеко не про лагерь.

Минибаев удивился моему знанию музыки своего земляка. И, коротко поговорив о творчестве рок-легенды, которого тогда слушали даже во всех захолустных деревнях, он плавно перешёл к сути вопроса:

– Так что же вы не подписываете бумаг, вы же не глупый человек, вы не типичный уголовник, просто, видимо, оказались не там, где надо, и не в том месте…

– Простите, нет. Я оказался там, где обязан был быть, и тогда, когда обязан был быть.

Он наверняка знал мою историю в подробностях, но ему интересно услышать всё от меня лично.

Я продолжил:

– Вообще я льгот по этому закону не терял, против которого выступил с товарищами, – эти льготы вы теряете, но бог с вами, руки-ноги есть. Окупите на службе. А вот что делать инвалидам и ветеранам войн и труда?

Минибаев стал расшаркиваться, что мне тут никто не желает зла и если захочу – я буду в клубе работать – в газете.

– Ты, я вижу, не преступник, так что будешь сидеть и писать статьи.

– Тут, – отвечаю, – ещё одна проблема. Меня не зря сюда погнали за тысячу километров. И наверняка тут масса несправедливости происходит. Я не слепой и, к примеру, вижу, как тут подобно рабам осуждённый снимает кепку, кланяется и после этого здоровается. Очень показательный момент. Уверен, что после пощёчины царю мне долго выбирали место. Мне вы житья не дадите, факт. Вы-то, может, и благодушно ко мне настроены, но меня перемалывать система собирается здесь серьёзно. И вы тут ничегошеньки поделать не сможете, даже если захотите.

По-моему, я был убедителен, и он, ещё немного поговорив со мной, порекомендовав мне «подумать серьёзно» и «перестать дурить», вызвал Бармена и отправил меня в этапку. Сделал он это как-то неуклюже, будто спихивал меня скорее. Так прошло наше знакомство.

Минибаев был одной из самых серьёзных фигур среди офицеров среднего звена. Но он привык воевать с преступниками классическими, движимыми меркантильными интересами. У меня мотивы и цели были совершенно иные, что ломало все привычные схемы. На мой взгляд, ему нужно было от меня только одно: подписать бумаги. А дальше будет проще.

«Никогда не делай того, чего они от тебя хотят и требуют, это первый ориентир. Не общайся с теми, кого они хвалят, не верь в то, на чём они клянутся. Не жди того, чего они обещают. Потому что им нужно от тебя только одно, что держит тебя и привело сюда, в автозак твоей души. Её продажа…» – чётко и точно определил и расставил всё по своим местам старый зэк в «столыпине», и это теперь постоянно стучит в голове. У них зарплаты, а у тебя вера святая, Бог не оставит, примет как полагается.

На следующий день меня с подозрением на чесотку отправили в тюремную больницу, «на крест». После осмотра диагноз подтвердился. Мне повезло, что болезнь ещё не особо распространилась, только несколько пятен. Видимо, где-то перед самой отправкой я подцепил-таки чесотку, которой болела добрая треть тюрьмы.

«На кресте» меня поселили в изолятор, куда сажают заключенных с БУРа и ЕПКТ. Там всё было сделано как в камерах ШИЗО. Каменная параша, над унитазом железный кран для умывания – если сидишь на унитазе, кран упирается в спину. Из камеры не было выхода в другие палаты. На окнах – светонепроницаемые реснички. Разница только в том, что здесь шконка не пристёгивалась и на ней сидеть можно было сколько угодно. Ещё тумбочка с умывальными и другими принадлежностями была тут же в камере. Я мог попросить кипяток и заварить себе чай, который держал здесь же. Короче, рай по сравнению с камерами ШИЗО/ПКТ.

Нормальный изолятор на четыре места тоже был, только там обычно жил старшина больнички. Спокойный и интеллигентного вида высокий парень. Там стоял телевизор, и туда ложились или косяковые, или дети состоятельных родителей. Я успел пообщаться с некоторыми, когда выходил курить на улицу. Там я познакомился с Дельфином, тоже неписаным. Бармуда был именно его подельник.