Сид Чаплин - День сардины

— Много соли пришлось съесть, — сказал дядя Джордж. — Но все, что у меня есть, я получил по заслугам. Да, по заслугам, мой мальчик; никогда дядя Джордж не шел кривыми путями, не лизал пятки, не искал протекции. Заслуги, только заслуги. И здравый смысл. Я вот и в жилищном комитете то же самое говорил — это проще, чем канализацию проложить: надо только не перекосить трубы, укладывать по отвесу и делать дело.

— Ты заслужил уважение, — с трудом выдавила из себя моя старуха.

— Да-да, меня уважают, очень даже уважают, — сказал он. — Я знавал самых высокопоставленных людей, но всегда брал только своими заслугами и достоинствами. Джордж всегда был честен. Я вам не рассказывал, что сказал мне один раз Эрни Бевин? Он сказал: «Я сразу приметил тебя с трибуны, приятель, — у тебя честное лицо, и ставлю фунт против пенни, что ты честный Джордж с берегов Тайна». Ну, что вы на это скажете, а? Правильно рассудил, как по-вашему? Ей же богу, сразу видно, что это был за человек.

— А кто он был, этот Эрни Бевин? — спросил я.

— Как, ты никогда не слышал об Эрни Бевине? Генеральном секретаре союза докеров? Да это величайший из лейбористских лидеров всех времен — человек, который сделал для победы над немцами больше Черчилля! Вот вам, пожалуйста, нынешняя молодежь… Мы спину гнули, не щадили себя, а они спрашивают, кто такой Эрни Бевин…

— Да ведь его всякий знает, — сказала тетя Мэри.

— Конечно, это как таблица умножения. Черт возьми, тебе еще многому нужно поучиться. Я знаю, ты современную школу кончил. Но это не оправдание…

Я решил закинуть удочку, и он сразу клюнул.

— А Бевин был вашим приятелем, дядя Джордж?

— Моим приятелем! Старина Эрни умел ценить людей по достоинствам. Говорю тебе, не раз он кивал мне или подзывал меня к себе в зале заседаний; не раз жал мне руку, поздравлял меня с удачной речью. Да, Эрни ценил людей по достоинствам.

— Наверно, это было очень давно.

— Да, стареем, стареем.

— Я всегда был слаб в древней истории, — пробормотал я.

Моя старуха бросила на меня убийственный взгляд, но до толстокожего дяди Джорджа насмешка не дошла.

— Да, он вошел в историю! Только благодаря этому человеку мы достигли таких грандиозных успехов.

— А мне нравится Казенс, — ввернул я, зная, что Казенса он терпеть не мог. — Вот человек, который имеет твердое мнение насчет этих вонючих водородных бомб и всего прочего.

Господи помилуй, он подскочил чуть не до потолка.

— Да это просто-напросто смутьян! Нос задрал, а ведь подумать только, был учеником Эрни! Он, конечно, из наших, но за ним глаз нужен. Из него никогда не выйдет настоящий толк.

— Так как же насчет работы, Джордж? — спросила моя старуха.

— Но, мама, мне очень интересно поговорить с дядей Джорджем, — сказал я. — А вдруг Фрэнк Казенс станет премьером?

— Никогда в жизни. Его не выберут.

— Бывали и не такие глупости, — сказал я. — А вдруг вы увидите его на Даунинг-стрит [3] Улица в Лондоне, где находится резиденция премьер-министра. , что тогда, дядя Джордж?

— Нет, брат, это невозможно. Если б ты знал нашу партию так, как я, ты понимал бы, что Фрэнку Казенсу никогда не бывать премьер-министром. Никогда!

— А вдруг, ну, предположим на минутку, вдруг он все-таки стал бы премьером, тогда что? — настаивал я, притворяясь, будто не вижу, как моя старуха делает мне знаки.

— Тогда я сохранил бы верность нашему старому зеленому знамени! — сказал он. — Я отдал бы ему всю свою преданность, ибо в этом основа демократии и так велит мне совесть: всегда идти вместе с партией. Я создал партию, а партия создала меня; и я буду верен партии, потому что она открывает дорогу людям по достоинствам, невзирая на лица — вот что приятно!

Глаза у него вылезли на лоб, он весь вспотел.

Я вспомнил слово, которое меня как-то еще в школе заставили в наказание написать сто раз подряд, и быстро пустил его в ход:

— Значит, у вас лицеприятная партия, да?

Это так уважительно, скромно, лестно; тут я их всех купил.

— Ах, это оч-чень верно, — сказала моя старуха.

— Святая правда, — сказала тетя Мэри.

А дядя Джордж застегнул жилетку и пробурчал:

— Меня радует, что ты все же извлек из образования кое-какую пользу.

Они совсем растаяли, а я чуть со стула не свалился, так меня корчило от смеха. Между нами говоря, я знал, что дядя Джордж проходимец и повторяет чужие слова, но уж это было сверх ожиданий.

Он достал сверкающий портсигар и предложил мне сигарету.

— Нет, спасибо, дядя Джордж, — пробормотал я, чуть не лопаясь со смеху.

— Дар местного отделения нашей партии за двадцать лет безупречной работы, — сказал он. — Я рад, что ты не куришь, юноша. Я и сам никогда не курю днем.

Представился прекрасный случай сказать ему, что, поскольку я не курю ни днем ни ночью, выходит, я вдвое лучше его. Но я подавил в себе это желание и сказал только, что не хочу и начинать, поскольку потом бросить трудно. С моей старухой чуть истерика не приключилась.

— Ну, у меня-то есть сила воли, — сказал он. — Могу бросить когда угодно. В этом и заключается демократия — в самодисциплине. В этом сила старшего поколения. Оно прошло суровую школу. А молодежь, эти умники курят одну сигарету за другой и пьют запоем, не могут совладать с собой.

— Джордж им всегда это говорит, — сказала тетя Мэри. — Правда, Джордж?

— Прямо в глаза. Я стремлюсь к истине, а не к дешевой популярности, в этом мое достоинство.

Моя старуха опять делала мне знаки, но я не мог удержаться и вместе с ним повторял его любимый припев: «В этом мое достоинство».

— Я уверена, Джордж, что он попадет в хорошие руки, — сказала моя старуха.

— Конечно, — сказал дядя Джордж. — Пусть только будет достоин меня… Вообще-то я ничего не делаю по знакомству, но на этот раз, так и быть, в виде исключения. Помогу ему начать, а потом уж пускай сам пробивает себе дорогу. Но я должен поддерживать дисциплину, так что никаких поблажек: как только освоится, должен будет работать наравне с остальными.

— А сколько там платят? — спросил я.

— Ну вот! Сейчас он спросит, сколько часов в день работать, когда обеденный перерыв и какой отпуск. Пять фунтов двенадцать шиллингов шесть пенсов, и, если хочешь знать, нам порядком пришлось за это побороться. Если ты малый умный, будешь отдавать всю получку матери, как я свою — тете Мэри. Не транжирь деньги, откладывай.

— Он будет откладывать по два фунта в неделю, — сказала моя старуха, и глаза у нее заблестели. — Слышишь? — обратилась она ко мне. — В первую же получку пойдешь на почту и откроешь текущий счет.

Я решил после сказать ей, что сперва мы должны устроить кутеж, а уж потом начнем откладывать первую тысячу фунтов. Она знала не хуже моего, что этому старому мошеннику легко копить деньги, потому что профсоюзные дела, комитеты и всякие там разбирательства приносят ему побочные доходы… Но ладно уж, молчу, потому что всякому известно-в нашей стране на общественных должностях не разживешься. Ха-ха-ха!