Валерий Залотуха - Свечка. Том 1

И – грянула гроза!

Имевшая, как мы знаем, в кругу своих сестер шутливое прозвище Лошарик, Наталья Васильевна выпятила вдруг грудь, тряхнула головой, как если бы имела гриву и громко, совершенно по-лошадиному заржала. Это было так неожиданно, так странно и так страшно, что все, кто в тот момент находился в храме, тут же постарались все это забыть и никогда больше не вспоминать – видимо, ржание Натальи Васильевны было из разряда тех явлений, какие человеку понять нельзя и поэтому не следует помнить. Что-что, а стыд на зоне – понятие теоретическое, не до стыда, когда речь идет об элементарном выживании, но в тот момент всем было так за Наталью Васильевну стыдно, что никто не решался даже на нее взглянуть. Один о. Мартирий выпрямился и, продолжая стоять на коленях, смотрел на прихожанку глазами, полными жалости и сострадания.

– Господи, что это со мной? – не увидев, но, видимо, почувствовав этот взгляд, растерянно пробормотала Наталья Васильевна и выбежала из храма. Логичным было бы предположить, что все услышали тогда топот лошадиных копыт, но чего не было, того не было – только торопливые женские шаги и стук закрывшейся двери.

Исповедовав в тот вечер всех желающих, о. Мартирий не пошел, как обычно, в трапезную ужинать, поручив о. Мардарию одному управиться за двоих, сам же отправился к Наталье Васильевне домой – он освящал квартиру Нехорошевых и помнил, где они живут. Монах пробыл в гостях полтора часа – время отметили сестры, которые не могли спать и из своих окон видели, когда о. Мартирий вошел в подъезд и когда вышел. Женский интерес подогревался и тем обстоятельством, что мужа Натальи Васильевны в ту ночь дома не было – он находился в К-ске на двухдневном кустовом совещании оперативных работников ИТУ, ИУ, ИЗ и ИК.

Промучившись в неведении до утра, Светлана Васильевна и Людмила Васильевна еще до начала рабочего дня, не сговариваясь, ввалились в квартиру нареченной своей сестры.

– Что? – спросили они дуэтом и замерли в ожидании ответа.

Сестры ждали подробностей ночного визита, мелких, но важных деталей встречи, ее тонов и полутонов, словом, всего, что не может не интересовать в подобной ситуации нормальную женщину, но Наталья Васильевна словно не услышала вопроса. Моргая красными проплаканными глазами, хриплым от рыданий голосом (приходится напомнить, что Спица практически никогда не плакала, относясь к этому женскому средству самовыражения и достижения жизненных целей с нескрываемым презрением) она сказала, что во искупление смертного греха гордыни о. Мартирий наложил на нее епитимью, вследствие чего должна она в ближайшее время переписать от руки первую книгу Библии – Бытие.

На епитимьи о. Мартирий был щедр, накладывая их в большом количестве, но то были, если так можно выразиться, рядовые искупления грехов – сто, триста, пятьсот, редко – тысяча земных поклонов перед иконой Благоразумного разбойника. Это же была епитимья необычная, непонятная, кажущаяся даже бессмысленной – в самом деле, кому нужно переписанное от руки Бытие, если можно взять Библию и прочитать? Прямая даже в скорби, Спица так прямо и спросила о. Мартирия:

– Я, конечно, перепишу, но кому это нужно?

О. Мартирий успокаивающе улыбнулся и уложил ответ в одно короткое слово.

– Богу.

Наталью Васильевну он в целом удовлетворил, оставалось выяснить детали.

– А почему именно Бытие?

Подумав, о. Мартирий ответил и на этот вопрос:

– Женщина ты серьезная, ум имеешь зрелый, но душа твоя пребывает в диком животном состоянии, как будто не две тысячи лет от Спасителева рождения на земле прошло, а только пятый день творения наступил, когда человека еще не было, одни дикие животные скакали…

Услышав последнее слово, Наталья Васильевна вздрогнула, покрылась красными пятнами, но от слез удержалась.

Во исполнение православного наказания она раздобыла где-то прекрасную писчую бумагу с водяными знаками в виде двуглавых орлов, завела ручку с золотым пером, заправила ее черными чернилами и со свойственным большинству женщин тщанием и природной склонностью к порядку колючим, но ровным почерком переписала все пятьдесят глав Бытия без единой ошибки и помарки. И, надо сказать, это, на первый взгляд бессмысленное, занятие произвело на Наталью Васильевну поистине благотворное воздействие: после нанесенного самой себе удара, который если не сокрушил ее, то уж точно надломил, Спица снова выпрямилась, вернув своему прозвищу законность, и не то чтобы похорошела, она всегда была по-своему хороша, а как бы просветлела, наполнившись чем-то очень хорошим, важным, нужным. Начальные знания священной истории стали переполнять Наталью Васильевну еще в процессе исполнения епитимьи, и она щедро делилась ими с сестрами:

– Девочки, а вы знаете, что мы – «рёбра»? – с горящими глазами сообщила вдруг она, придя однажды на работу и не успев даже снять пальто.

– Как рёбра? – вскинулась Людмила Васильевна.

– Какие рёбра? – потребовала разъяснений Светлана Васильевна.

– Так и такие! – радостно воскликнула Наталья Васильевна и начала цитировать Библию (наиболее полюбившиеся места она заучивала дома наизусть): – «И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену и привел ее к человеку. И сказал человек – вот эта кость от костей моих и плоть от плоти моей, она будет называться женой, ибо взята от мужа»!

Пока Наталья Васильевна переводила дух, Светлана Васильевна и Людмила Васильевна внимательно смотрели на сестру, ожидая, что та еще скажет.

– Только теперь я поняла кто – мы! – вновь воскликнула Спица. – Раньше я это по-другому воспринимала…

По-другому это воспринимали и сестры. При слове «ребра» им сразу представлялись самые настоящие ребра, свиные или бараньи, крепко подкопченные, которые время от времени в большом количестве появлялись в местном магазине и, пока они были свежие и не начинали приванивать, охотно покупались хозяйками для приготовления горохового супа. Мужчины же любили погрызть их прямо так, с пивком у телевизора.

– Мы ребра, а они нас грызут, – неожиданно мрачно пошутила Светлана Васильевна, которая накануне в очередной раз поссорилась со своим Челубеевым.

– Ты покаешься, – пообещала Наталья Васильевна, поджимая и без того поджатые губы.

Светлана Васильевна чуть не вспылила в ответ, но вовремя смирилась и, усмехнувшись, согласилась:

– Покаюсь.

– Покаешься, покаешься, – настаивала Наталья Васильевна.

– Покаюсь, – вконец смирилась Светлана Васильевна.

Во все время этой чуть было не случившейся ссоры Людмила Васильевна прижимала к своей пышной груди пухлые ладошки и, вытягивая алые губки в трубочку, беззвучно целовала на расстоянии своих православных сестер, успокаивая их и примиряя.