Паул Гласер - Танцующая в Аушвице

Однажды Рашель приходит с завода, сильно прихрамывая. Надсмотрщица таскала ее за волосы, била и пинала ногами. Рашель упала и при этом неудачно ударилась ногой об острый бетонный выступ. Помимо этого вся ее левая рука в синяках и ссадинах от ударов, а лицо расцарапано. Но по сравнению с ее правой голенью это ерунда. Нога сильно пострадала. Кажется, перелома нет, но голень распорота почти до кости и, видимо, порвана мышца. Нога сильно распухла. Синяки на руке и царапины на лице быстро заживают, а вот с ногой никак не становится лучше. Из раны сочится гной, и Рашель мучается от боли.

Мне теперь поручено относить ящики с корпусами гранат на близлежащий склад, где их подсчитывают и заносят в перечни. В один из дней, когда никого нет поблизости, я со своими расчетами обращаюсь непосредственно к офицеру СС, начальнику этого подразделения. Женщина, ведущая регистрацию, в этот момент отсутствует. Почему — неясно. Когда, передавая бумаги, я заговариваю с эсэсовцем по-немецки, он смотрит на меня с удивлением и говорит, что администрация вконец разболталась. Я быстро рассказываю ему, что умею печатать на машинке, умею вести документацию и что я выросла в Германии. Он велит мне пройти с ним в секретариат и сажает меня за стол. Потом дает задание и объясняет, как я его должна выполнить. Так мне удается найти новую работу, с этого момента я веду учет гранат.

Здесь мне работать легко. Мы сверяем данные о количестве продукции. Я должна передавать сведения на другие “объединенные заводы”, запрашивать у них детали для гранат и согласовывать производственные планы. Поэтому теперь я могу свободно передвигаться по территории лагеря.

Поскольку я хорошо говорю по-немецки, а также рассказываю, что родилась в городке Клеве Рурской области, немцы реагируют на меня нормально. Охранники знают, что по заводским делам я имею право ходить по лагерю без сопровождения. Если я что-нибудь у них спрашиваю, они спокойно и по-деловому отвечают мне. Тем не менее я не забываюсь и всегда помню, где нахожусь.

На новой работе меня никто не контролирует. Мне лишь надо ежедневно согласовывать планы и отчеты. Теперь у меня больше свободного времени, а под рукою — пишущая машинка, поэтому я снова начинаю писать стихи и песенки. Так, с помощью творчества у меня получается ускользать из лагеря на свободу.

Каждый день мой новый начальник обсуждает со мной производственные вопросы. Со временем круг обсуждаемых нами тем расширяется. Его зовут Фишер, Курт Фишер, он родом из Магдебурга. Он беспокоится о своей семье, поскольку бомбардировщики союзников все чаще залетают вглубь Германии. И бомбы уже падают на Магдебург. Он уже не столь молчалив со мной, больше рассказывает о себе, а иногда даже интересуется моим прошлым. Я делюсь с ним воспоминаниями о своем детстве в Клеве.

Контора, в которой я сижу в течение дня, — спокойное уединенное местечко, вдали от заводских шумов и криков. Тихий островок в бушующем океане. Мы все дольше обсуждаем с Куртом административные вопросы и производственные планы. В этом нет особой необходимости, но здесь так уютно, и нам обоим хочется отвлечься от того, что происходит за стенами конторы.

Курт рассказывает о сестре, которая родила тройню, о собаке, которую он получил в подарок от родителей, о своих приключениях в “Гитлерюгенд” и о брате, воевавшем под Сталинградом. Он производит впечатление чувствительного человека и куда более застенчивого, чем предполагает его эсэсовская униформа. Он не такой, как Йорг, он не приукрашивает действительность и ничего не обещает. Но со мной он очень даже мил. У меня есть шанс склонить Курта на свою сторону, и я решаю не упустить его. Между делом я рассказываю ему о своей страсти к танцам, успехах в киноновостях, а также о неудачном браке с Лео… В ответ Курт рассказывает, что был помолвлен, но по какой-то причине (ее он не называет) помолвка была расторгнута. Это произошло почти два года назад.

Я нахожу его почти болезненно стеснительным, но его стеснительность мне симпатична. Он еще ни разу до меня не дотронулся. Спустя некоторое время Курт доверчиво сообщает мне, что пребывание в Аушвице его угнетает. Год назад он служил во Франции. Красивая страна, приятные люди, хорошее вино. Но когда коллега переложил на него вину за один неприятный инцидент, Курта перевели в Аушвиц. И вот он торчит здесь уже почти целый год. Он не принадлежит к числу фанатичных нацистов, однако считает, что Гитлер много сделал для немецкого народа после позорного мирного договора в Первой мировой [83] Имеется в виду Версальский договор (1919), согласно которому Германия была урезана территориально и ослаблена экономически. . Этот договор стал причиной многих бед. Безработица, гиперинфляция, раздирающие страну противоречия, бедность народа. С приходом к власти Гитлера отец Курта после долгих лет безработицы получил работу, из дома ушла нищета. Не то чтобы они разбогатели, но с тех пор снова стали жить жизнью обычных бюргеров. Но вот с Россией и Англией нацисты в этой войне зашли слишком далеко. Нужно было остановиться, когда они завоевали уже достаточно стран. Нужно было вовремя включить самоконтроль, тогда бы теперь у них был Великий немецкий рейх в безопасных границах. С бывшим союзником Сталиным на востоке, Северным Ледовитым океаном, дружественными финнами и нейтральными шведами — на севере, океаном и Северным морем — на западе и союзниками вроде франкистской Испании и Италии Муссолини — на юге. Но все пошло не так, и вот уже их атакуют со всех сторон. И все это, по мнению Курта, стало результатом глупой безграничной алчности нацистов…

Я слушаю его рассуждения о геополитических перспективах, о Великом немецком рейхе, но ничего ему не отвечаю. Для меня существуют только “здесь” и “сейчас”. И атмосферу этой маленькой конторки я хочу удержать как можно дольше.