Эрих Кош - Избранное

Давно минули те времена, когда и он думал, как этот поэт. Сегодня символом моря для него был старик, невозмутимо плетущий свои сети. Его не смущает, что какие-то из них порвутся и выпустят рыбу. В конце концов и те попадут в нее. Одним суждено быть пойманными, другим суждено быть ловцами, но ведь и ловец должен быть пойманным когда-то. Море — начало и завершение всего, по сути дела, все мы в одних сетях, и кто знает, вокруг чьей шеи затягивается сейчас петля.

Он заснул, и в это время как раз взялась за нить его судьбы богиня Парка.

Кошмарный сон, преследуя его всю ночь, разбудил его еще до рассвета. Он был то рыбой, бьющейся в сетях во мраке морских глубин, то снова самим собой, мучительно ищущим выхода из плена опутавших его сетей. И наконец то ли рыбой, то ли человеком оказался опутанным сетью, словно покойник саваном. Что-то его душило, ему не хватало воздуха, и последним усилием он сорвал с себя простыню, в которую весь замотался. Близился рассвет. Пора было вставать и отправляться.

Старый Тома был у источника. Он сидел на краю выложенного камнем водоема и курил. Он был готов к выходу в море. В короткой морской штормовке и высоких резиновых сапогах, предохраняющих от сырости и ревматизма.

— Сядь! — встретил он приезжего. — Рано еще. А я спать не могу. Вышел вот, чтобы домашних не будить. Закуришь?

Приезжий согласился. Старик дал ему огня, и некоторое время они молча пускали дым. Молочное марево рассвета редело, становилось прозрачным. Сигарета догорала в пальцах. Постепенно угасая, огонек ее затягивался пепельно-серой пеленой.

— Пошли, — позвал старик, и они зашагали к баркасу. И баркас стоял наготове. Оставалось только скинуть с кнехта веревку и выбрать якорь. Уже зная свое дело, приезжий сел на весла и вывел баркас на скалу. Старик потянул шнур и запустил мотор.

Поднимался бриз. Дед Тома спрятал шляпу под корму, чтобы ее не унес ветер. Из соснового бора до них доходил запах хвои. Делать было нечего; и оба они отдались своим мыслям. Увлекаемый их своевольным полетом, приезжий высадился из лодки на берег, поднялся к гостинице и, таким образом, вспомнил о письме, переданном ему вчера молодым хозяином.

Измятый конверт был у него с собой, в нагрудном кармане рубашки. Напечатанный на машинке адрес не позволял догадаться, кто отправитель. Впрочем, какое это имеет значение? После первого письма жена послала ему еще два. Сухие и деловитые. Она отдавала ему приказания, рассчитывая на его скорое возвращение. Ни ей, ни кому другому из его корреспондентов даже не пришло в голову, что он мог бы распорядиться своей судьбой иначе и, быть может, остаться здесь навсегда.

И он впервые задумался об этом всерьез. А почему бы и нет? Почему бы ему и в самом деле не приобрести надел из тех, что ему предлагал Капитан, пусть с риском заразиться его беспокойством. Обзавестись сетями и лодкой, заняться рыбной ловлей, а по утрам и тихими летними ночами сидеть, покуривая, в обществе старика на пороге дома. Днем, пользуясь полной свободой, бродить по лесам и вдоль заливов, собирая яркие ракушки, выпивать стакан-другой тягучего темного вина и, садясь за немудреную карточную партию, по примеру Капитана сплевывать себе под ноги. Его сбережений хватит для осуществления этой мечты. Конечно, сравниться доходами с дядюшкой Американцем он бы не мог, но все же был бы одним из наиболее зажиточных жителей села и при здешнем непритязательном образе жизни вполне бы мог безбедно просуществовать даже в том случае, если бы пришлось отсылать часть пенсии жене.

Он вскрыл конверт. Пустое! Его извещали о каком-то предстоящем творческом совещании и убедительно просили присутствовать на нем. Старик подавал ему знаки: они приближались к первой отметке. Приезжий свернул из письма лодочку и пустил в море; и вот уже бумажное суденышко осталось где-то позади, покачиваясь на волнах. Прощай! Прощай!

Подошли к котловине. Пока старик, заглушив мотор, укреплял весла в уключинах, он разглядывал скалы, торчавшие из моря. Буря преобразила их. Конскими шеями, поросшими длинными гривами, бурыми косматыми медвежьими спинами, мордами тюленей, моржей, ленивых морских коров поднимались они из воды. Волны перекатывались через них, теребили мшистый покров. Булькая и журча, выливались ручейки воды из створок приоткрытых раковин. Они подгребли к поплавку, поймали, словно рыбину, и старик извлек его на нос. С веревки в лодку стекала вода. Неторопливо свивая веревку, дед Тома уперся изо всех сил и вытащил верхний конец сети, показавшийся из воды всклокоченной, потемневшей головой утопленника.

Наступил самый ответственный и волнующий момент. Старик перекрестился — ну, с богом! — и его напарник ощутил, как замирает у него тревожно сердце, словно у картежника, которому предстояло открыть последнюю фатальную карту. Что-то белело в воде, медленно поднимаясь к поверхности. Пристально вглядываясь, приезжий невольно подался ближе к борту.

— Идет что-то! — не выдержал он.

За ним и старик нагнулся посмотреть.

— Камень с нижнего конца сети! — наставительно заметил дед Тома.

Сеть вязко выходила из моря, словно из густого теста. Наконец над водой показались две скорпены, зацепившиеся плавниками за петли; гордые рыбы, исполненные сознания собственного достоинства, они умирали, краснея от стыда. Следом за ними целый выводок колючих бычков, репейником застрявших в ячейках, и напоследок еще две белобрюхие рыбины.

— Слабовато! Двух кило не будет.

— Может, в другой окажется больше.

— Это-то нас, сынок, всегда и утешает, жаль только, сбывается редко.

Между тем в следующей сети улов был еще меньше: несколько морских коньков, к тому же наполовину обглоданных. В третьей оказалась приличных размеров скорпена, надутая и ощетинившаяся от злости, две морские звезды и целое семейство рачков, которых старик выбросил обратно в море. Вот и все.

— Хочешь попробовать тащить? — предложил старик.

— Не спутать бы сеть да не порвать.

— Не порвешь — море спокойное и на дне песок. Знай себе тащи, а надоест, скажи, я тебя сменю.

Приезжий перешел на нос, принял сеть из рук старика и стал выбирать; это оказалось труднее, чем он думал; снова он попал впросак, недооценив силу деда Томы. Свинцовые грузила цеплялись за борт баркаса, если же он отводил сеть дальше от лодки, у него затекала согнутая спина и немели руки.

— Смотри, не возьмись рукой за скорпену. Я привычный, а тебе ее укол может повредить.

Но и скорпен тоже не было. Ничего, кроме пучков пожухшей морской травы, намытой течением на песчаное дно. И замыкающим был непременный белый камень. Стекая со снастей, вода мочила матерчатые сандалии приезжего.

Ему было неловко перед стариком за столь редкое невезение с уловом. Порожняя лодка болталась на волнах. Стараясь не запнуться за сети, он сошел с носа.