Эрих Кош - Избранное

— Лучше бы вам не брать меня с собой.

— Дело не в том, кто в лодке сидит, а в том, что в море плавает. При такой луне, как нынче, да в тихую погоду рыба видит сеть и не подходит к ней.

Они возвращались вдоль берега. Под солнцем, светлея на глазах, быстро высыхали сети. Сидя к носу лицом, приезжий наблюдал, как билась, задыхаясь, выловленная рыба, постепенно затихала, угасая в стягивавших ее сетях и на иссушающем солнце.

Старик достал из-под кормы свою шляпу и пришлепнул к макушке. Лавируя среди скал, они пробирались к заливу. И так почти ежедневно, годами уходил и приходил он с регулярной закономерностью прилива и отлива, его дыхания и пульса. Его напарник между тем остро чувствовал горечь поражения и обманутых надежд.

Когда рыбу высвободили из сетей и сложили в сундучок, обнаружилось, что улов, в общем-то, не так уж и плох.

— Вот тебе и обед целой семье. Себе возьми сколько надо. Пусть тебе тоже поджарят.

Они успели раскинуть на шестах сети, когда на берегу показался капитан Стеван, решивший, что и ему настало время выйти за своим уловом. Он завел мотор, хлопая его, точно осла по ушам. Слетал куда-то тут неподалеку за сетями. Не успели они, управившись с делами, сесть передохнуть, как вот уже Стеван возвращался с уловом. Он стоял на носу и размахивал рукой, словно всадник перед финишем, который нахлестывает коня и оповещает зрителей, что он выиграл заезд.

Старик швырнул в песок недокуренную сигарету, поднялся и ушел.

В полдень, когда он лежал на песке возле самого дома, поленившись пройти до одной из открытых им укромных бухт, на пляже появилось новое, неизвестное ему лицо: женщина в легком сине-белом полосатом платье из двух частей, широкополой шляпе с красной ленточкой, вымпелом вьющейся на легком ветерке. Под мышкой у нее было ярко-красное полотенце, в руке — сумка из рогожи; нога за ногу, ступая на высоких каблуках, только что сошедших с городского асфальта, она спустилась к морю. Приезжий рассматривал ее снизу, с земли, словно пес, улавливая дразнящий, сильный распространяемый ею за пах, столь необычный в этом захолустье, где все отдавало рыбой и скотом.

Незнакомка оглядывалась, присматривая себе местечко поровнее и почище. Тщательно расстелила большое мохнатое полотенце и, отстегнув на поясе юбку, освободилась от нее, размотав, словно рулон полотна. Затем спустила с плеч верхнюю часть платья, и все это сложила рядом. И осталась в черно-белом полосатом, как зебра, купальном костюме.

Солнце прошло уже половину небосклона, но стояло еще высоко. Оно било ему прямо в лицо, и против света он видел лишь ее силуэт, словно бы вырезанный из черной бумаги. Женственным, мягким движением, завершая ритуал раздевания, она сняла с себя туфли и, будто перебегая к кровати, мелкими шажками прошла те несколько метров, которые ее отделяли от мори. Попробовала воду ногой, остановилась, вода не доходила еще ей и до колен, и принялась рассматривать изучающим взглядом пляж, лодки, сети и дома на берегу. Купаться она передумали; видимо, море пришлось ей не по вкусу, сильно загрязненное и этой части залива и пропахшее рыбой и прелыми водорослями. Женщина возвратилась к красной подстилке на песке, повернулась лицом к солнцу и застыла изваянием на постаменте, закинув руки за голову, грудью вперед, подобрав живот, упругая и крепкая, как юноша-спортсмен. Совершив это обрядное приветствие морю и солнцу, она преклонила колени к молитвенному коврику-полотенцу и вытянулась на нем, прикрыв глаза от солнца шляпой.

Пригревшись на песке, приезжий лежал в блаженном оцепенении, а в десяти шагах от него дворовый пес так же неподвижно распластался на припеке, повернув морду в сторону женщины. Они как бы составляли три фокуса в треугольнике разно сторонней заинтересованности: за ними, в домах и огородах, протекала будничная сельская жизнь, но для них она на время умерла, замолкла и исчезла, отодвинувшись за грань их восприятия.

Новое лицо, вторгшееся в этот сельский полдень, было частицей какого-то другого, внешнего мира, покинутого им, по его представлениям, не менее полувека назад. Своим раздражающим запахом, цветом и покроем одежды, резко отличавшейся от черных платьев и платков, походкой, столь непохожей на тяжелую поступь местных женщин, лениво волочащих ноги по песку, и чем-то еще, неопределенным и неуловимым, что она излучала, незнакомка производила впечатление фантастического, нереального существа, явившегося из другой галактики.

Вот она приподнялась на локтях, надвинула шляпу на глаза для создания нужной ей тени и вытащила из сумки книгу и темные очки. Попробовала читать. Но недолго. Чтение у нее тоже не пошло; полистав книгу, она решительно захлопнула ее. Собрала свои вещи, встала и, тонкая, с осиной талией, снова завернулась в юбку. Поправила волосы и двинулась по тропке вверх, потом исчезла; божественное видение, скрывшееся за театральным занавесом.

Приезжий тоже оторвался от песка и побрел домой. За ним, принюхиваясь к его следам, поплелся дворовый пес.

Никто о ней ему ни словом не обмолвился: ни встречные, ни Стана, словно ее тут и не было. Может, это была иностранка — спустилась в одиночестве на пляж, оставив компанию за столиками, или случайная проезжая из Новиграда. Впрочем, не все ли равно.

Тем не менее он с необычайной поспешностью собрался к Миле, вырядившись по этому поводу в чистые штаны и новую рубаху.

Над тропой между оградами, казалось, витали волнующие запахи; красная нитка, выдернутая из махрового полотенца, повисла на ежевичном кусте. Он отцепил ее и, растирая в пальцах, поднес к ноздрям, словно страстный курильщик волокно драгоценного табака. На дороге было пусто. Ни машин, ни иностранцев с висящими на шее фотоаппаратами. Но перед гостиницей толпились люди: значит, все-таки что-то стряслось, что оторвало их от сна и привело сюда в столь неурочное время.

Он заторопился к толпе. При его приближении люди загалдели еще громче, но из их бессвязных выкриков ничего нельзя было понять.

— Кто бы мог подумать? Вроде был вполне нормальный, когда я видел его в последний раз.

— Кто знает, может, так ему и лучше? — подал голос Миле, появляясь из внутренних помещений в своем неизменном фартуке.

— Ему, может, и лучше, да нам он работы задал, — возразил Капитан. — Будь это на корабле, его бы мигом под воду спустили. А тут что с ним делать?

Расступившись, они приняли приезжего в круг загадочных, отчужденных лиц. Они ждали вопросов. Но отвечали недомолвками и с околичностями, с неохотой скопидомов делясь своей собственностью.

После полудня, пока приезжий загорал на пляже, пастухи в капитанской маслиновой роще, что неподалеку от села, обнаружили блаженного Николу Машова висящим на дереве. Он удавился на привязи от той коровы, что сорвалась в канаву. Теперь вот дожидались милиции, которая должна произвести обследование; они еще час назад сообщили телефоном в Новиградское отделение, но пока никто не является. Без разрешения милиции мертвеца нельзя снять с дерева, а пора бы его передать родне, потому что на такой жаре от него уже дух нехорошей пошел.