Эрих Кош - Избранное

— Вот как его отделало. Успеет еще нацеловаться. Сейчас его «скорая помощь» в Новиград отвезет. Да вот и она пылит.

Действительно, машина «скорой помощи» с воем неслась по дороге, на полном ходу проскочила дом и вынуждена была подать назад. Двое санитаров внесли в помещение больничные носилки. Недолго задержавшись с ним в доме, они вынесли Миле во двор — простыня покрывала его с головой, как покойника. Женщины взвыли в голос, дверцы машины с треском захлопнулись, развернувшись и чуть не задавив кое-кого из зазевавшихся крестьян, «скорая помощь» исчезла в клубах пыли. Люди топтались в растерянности у крыльца, как у закрытой могилы, все еще не решаясь разойтись по домам. Но вот толпа стала редеть, люди, занятые разговорами, разбредались кучками, не обращая внимания на приезжего, оставшегося в одиночестве стоять под маслиной. В окне все еще голосила Милина мать, но вот кто-то втащил ее в комнату, и теперь оттуда долетал ее утробный бас и приглушенные вопли.

Из дома вышла Джина с ушатом окрашенной кровью воды и выплеснула ее прямо на дорогу.

— Ничего с ним не будет, — шепнула она ему на ходу. — Порезал лицо осколками ветрового стекла — вот и все. А еще испугался, — продолжала она, идя обратно. — Чувствует свою вину, так что ему в самый раз сейчас отсидеться где-нибудь. Не волнуйся, подлечится и вернется как ни в чем не бывало.

Между тем от Новиграда шла еще какая-то машина. Маленький джип с теми самыми милиционерами, что были тут на днях. Они прошли прямо в дом, где заседал Капитан со своим штабом. Вскоре пригласили туда и приезжего.

Уча, Симо и Баро, стоя в дверях, загораживали свет. Капитан привычно занял место за столом, где уже дожидалась чернильница и бумага. Не хватало только плаката на стене, чтобы питейное заведение превратилось в канцелярию.

— Вот он! — указал на него Капитан, выполняя функцию судейского.

— Имя и фамилия? — без предисловий приступили к делу милиционеры, как будто впервые видели его. Отец, мать, точный адрес, постоянное место жительства, удостоверение личности. И прочее.

— Являетесь ли вы владельцем автомашины номер 85–40?

— Да!

— Где ваши водительские права?

— В машине.

— Ключ от машины?

— При мне.

— Вы уверены?

— Уверен. Вот он!

— Вы кому-нибудь его давали?

— Насколько мне помнится, нет.

— А машину?

— Совершенно точно — нет.

— Тогда пройдемте!

Окружив приезжего, как арестанта, милиция вывела его во двор. Симо и Уча метнулись в стороны, пропуская их; Джина, издали наблюдавшая за ними, испуганно всплеснула руками. Тем же порядком — он между двумя милицейскими — погрузились в джип, машина рванулась с места и резко затормозила на развилке.

Справа, припечатанная к скале, стояла его машина, настолько обезображенная, что он никогда бы ее не узнал, не будь на ней номера. Осколки стекол рассыпаны по асфальту, правая фара вырвана, корпус исковеркан и помят. Должно быть, машина несколько раз перевернулась.

— Попробуйте ее завести и сдвинуть с места. Она мешает проезду.

Прежде всего пришлось освободить от осколков сиденье и ножные педали. С первого же поворота ключа мотор, как ни странно, заработал. Милиционеры помогли ему выправить бампер, прижавший правое колесо.

— Советуем впредь не оставлять машину без присмотра! — С этим наказом они захлопнули дверцы джипа. — Через день-два явитесь в Новиград подписать акт.

С боязливостью хромого довел он машину до места и снова поставил ее в тень винограда за домом. Дверь была заложена на засов. В комнатах наверху окна закрыты ставнями. Тишина, все разошлись. Только на дороге, не успев впитаться в землю, еще виднелось красное кровавое пятно.

— Здравствуй! — сказала она, встретив его на дороге. В темноте он ее едва разглядел. Одной рукой она придерживала что-то впереди себя. И голос у нее не такой, как обычно: тише и мягче.

— Спит? — спросил он, разглядев коляску.

— Спит. Вывезла воздухом подышать. День был душный, и она все время беспокоилась. Давай пройдемся немного. На улице так приятно. — И, заметив его нерешительность, прибавила: — Тебя ребенок смущает?

— Нет, что ты! С чего ты взяла?

Она толкнула коляску. Они ушли из круга света, который отбрасывал фонарь. Было необыкновенно тихо: перед закрытой дверью ни одного человека. Даже цикады почему-то, прервав свою песню, замолкли.

— Тебе жаль машину? — спросила она. В темноте лица ее не было видно. Иногда они прикасались друг к другу локтями.

— Машина застрахована. Самое неприятное, что я же во всем оказался и виноват. Слышала, как кляла меня его мать?

— Не обращай внимания. Она знала, что Миле твою машину берет. И я ей говорила, да она и сама это видела из заднего окошка. И потом это с ним не в первый раз. В прошлом году он разбил мотоцикл у почтальона.

— Что же ты меня не предупредила?

— Я тебя предупреждала намеками. Не помнишь? Но тогда мы с тобой еще плохо были знакомы, а потом я тебе несколько дней назад об этом говорила. Ты мне ничего не ответил. Я была уверена, что тебе это известно и ты не возражаешь, и Миле говорил мне, что у него твой ключ и разрешение брать машину. Он в Соленое ездил на свидания к почтальонше.

— Не представляю, как мне ее теперь чинить. И на чем обратно ехать.

— Собираешься уезжать?

— Я уже здесь три недели, отпуск кончается.

Она взялась за коляску другой рукой, в темноте нашла его ладонь. Он не противился, но и не ответил на пожатие. Кругом непроглядная тьма; фонарь у входа сиял далекой красной звездой. Сейчас никто не мог их видеть; только ему мешало это их сходство с супружеской четой, вышедшей с ребенком на вечернюю воскресную прогулку.

— Ты на меня сердишься за тот вечер?

— Нет. Что мне сердиться?

— Причины для этого есть. Наверное, тебе не слишком приятно было в обществе этих юнцов.

— Чепуха! В конце концов, виноват мой возраст, а не их, и если тут и надо кого-то винить, то, скорее всего, меня, а не их или тебя.

— Нет, я себя ужасно ругаю. Не надо было тебя с ними знакомить и тащить развлекаться. Но самое ужасное то, что я вытворяла потом. Я боялась, ты вообще после этого не захочешь меня видеть. Вчера целый день не смела тебе на глаза показаться, а ты не приходил. Не хотел со мной встречаться?

— Да нет. Меня милиция задержала. И даже заставила выступать свидетелем в тяжбе между Капитаном и дядькой Филиппом. Я теперь совершенно не уверен в том, не травит ли и в самом деле Капитан своего соседа.

Она его не слышала, занятая своими мыслями. Они повернули назад. Теперь она толкала коляску левой рукой, правую положила ему на плечо.

— Я хочу, чтобы ты меня понял. Я должна была как-нибудь разрядиться, чтобы не взвыть в голос. Ты слышал, что я развожусь? Только с этим уже все кончено. В тот самый день, когда мы вернулись с пляжа, я нашла судебное извещение о состоявшемся разводе. А молодые люди из той компании — его друзья, с которыми мы чуть не ежедневно проводили время. Мой муж несколько лет был шефом джаза, и в нем играли Дракче, тот рыжебородый, Столе и другие; ты их, наверное, и не запомнил. Понимаешь?