Валерий Губин - Вечное невозвращение

— Нет, все в порядке. Карету дали.

— Какую карету?

— Белую. И четверку лошадей.

— Ну вот видишь. А ты волновался. Я знал, что у тебя все получится. Главное — суметь договориться.

Корабль приближался к Земле. Позади было несколько лет тяжелого, каторжного труда, бесконечные посадки на колонизованные планеты, исследования, переговоры, ремонт, выматывающее чувство постоянной опасности. Последние сутки прошли без сна. Все собрались в рубке центрального поста и смотрели на яркую, заметно увеличивавшуюся точку впереди. Это было Солнце — свое, уютное, спокойное, домашнее Солнце. Никто не разговаривал, да и говорить больше было не о чем. Каждый думал о своем, но все одинаково тяжело и тревожно. На Земле со времени их отлета прошло сорок лет. Как-то их встретят те, кто жив, и как им переживать известия о неизбежной смерти многих близких? Смогут ли они приспособиться к новому времени, состарившимся друзьям и взрослым детям?

Уже несколько часов работала система торможения. Корабль терял скорость, стремительно падая в поле притяжения родной звезды. И тут резкий голос в динамике заставил всех вздрогнуть:

— Капитан! Станция дальнего оповещения не отвечает!

Капитан наклонился к пульту:

— Может быть, нас еще не заметили?

— Исключено, мы уже пятнадцать минут в зоне их видимости.

И опять тишина, и одна мысль у всех: что случилось со станцией? Просто невероятно, что их до сих пор не засекли. Странная беспечность!

Еще два часа томительного ожидания — и снова:

— Капитан! Луна тоже молчит!

— Этого не может быть! — Капитан вытер потное красное лицо. — Вы слышите, — крикнул он в микрофон, — этого не может быть!

Динамик молчал.

Капитан обвел рубку отсутствующим взглядом, потом скомандовал:

— Все по местам! Выходим на околоземную орбиту!

— В зону без направления входить нельзя! — крикнул штурман, — Мы обязательно в кого-нибудь врежемся.

Бросившиеся к выходу замерли, остановленные этим криком.

— Я сказал: по местам! — рявкнул капитан и неожиданно для себя грубо выругался.

Ничего страшного не случилось. Корабль спокойно лег на орбитальный курс, правда, на самую отдаленную траекторию, по настоянию штурмана. Несколько человек в рубке напряженно вглядывались в экран, по которому уже плыла поверхность планеты — любимой, долгожданной и пугающей своим неожиданным молчанием. Не отвечал ни один маяк, лишь мерный треск космических разрядов доносился из эфира.

— Капитан, — прошептал штурман, — это не Земля.

— Вы сошли с ума? Почему не Земля? Вот Австралия, а вон Новая Зеландия.

— На Новой Зеландии никогда не было лесов, вообще никакой растительности, по крайней мере, на моей памяти, — там ведь три стратегических космодрома.

— Все это похоже на сон, — старший оператор тяжело дышал в затылок, наваливаясь сзади.

— Подождите, под нами Антарктида, сейчас мы увидим заводы ракетного топлива, и все станет на свои места.

Но внизу простиралась безжизненная белая пустыня и не было видно никаких признаков человека.

— Черт возьми, почему здесь так жарко? — Капитан опять вытер лицо, — Включите же кто-нибудь вентиляцию!

— Смотрите, корабль! Какой странный… — штурман быстро крутил ручки настройки. В океане под ними шел корабль, огромный, белый, отчаянно дымящий тремя трубами.

— Какой-то древний монстр!

— Мне кажется, я его видел, — пробормотал оператор. — Одну секунду, не упускайте его из виду.

Он выскочил из рубки. Штурману удалось увеличить изображение. Были даже видны огромные фонтаны брызг, поднимаемые носом корабля, — внизу сильно штормило. Опять загремели шаги оператора, он ворвался, тяжело дыша, держа в руках толстый альбом в кожаном переплете.

— Это атлас старинных кораблей, мое хобби! — он судорожно листал страницы. — Вот, так я и знал. Это "Принцесса Элизабет". Первый рейс совершила в тысяча девятьсот шестом году, а в четырнадцатом торпедирована немцами.

"Принцесса" исчезла за краем экрана, и в ту же секунду океан закрыли плотные, темные облака.

— Что же все это значит? — спросил кто-то.

— Это значит, что там внизу сейчас начало двадцатого века. Где-то между шестым и четырнадцатым годом.

— Абсолютная чепуха, — возразил капитан.

— Однако же мы все видели своими глазами. И Новую Зеландию в лесах, и пустынную Антарктиду, и этот лайнер, наконец…

— Мало ли что видели! Но при чем здесь начало двадцатого века, как мы могли в нем оказаться?

— Возможно, мы попали в космосе в какую-то петлю времени, — оператор захлопнул альбом, — иного объяснения быть не может. Если только что-то не случилось с нашими мозгами.

— Более ста лет до нашего старта, — застонал штурман и опустился в кресло.

Ошеломляющая новость мигом облетела корабль. Опять собрались в рубке и опять, на этот раз все, смотрели на проплывавшие внизу континенты, на белые шапки полюсов; молодежь шутила, что старики на радостях хлебнули и им мерещится бог знает что. Но когда корабль перешел на максимально низкую орбиту, когда все увидели незнакомые города, обильные леса, почти пустые океаны, то шутки и смех стихли. Разум отказывался признавать то, что видели глаза, и все еще теплилась надежда на розыгрыш, на неисправность приборов, всем еще смертельно хотелось домой, а не в этот мир — очень знакомый, но все-таки совершенно чужой.

— Будем садиться, — решил капитан.

— Куда?

— Не все ли равно! Хотя бы сюда, — ткнул он пальцем в появившееся изображение — здесь все-таки наша родина.

Они сели на огромной лесной поляне, в тридцати километрах от не известного им городка. Солнце стояло высоко в зените, было жарко. Они лежали в густой высокой траве, подавленные тишиной, спокойной неброской красотой этого мира и волшебными, дурманящими, давно забытыми запахами.

— Какой, однако, воздух! Голова кружится. — Штурман привстал на секунду и снова рухнул на землю.

Когда прошло первое оцепенение, они разбрелись по лесу, перекликаясь, пересвистываясь. Некоторые, стоя на коленях, набивали рот ягодами, другие в ошалелом нетерпении уходили все дальше и дальше, жадно вглядываясь в каждое дерево, каждый куст, словно ожидая подвоха и радуясь тому, что ничего плохого не происходит. Начали возвращаться только к вечеру, и у каждого вернувшегося было необычное, просветленное выражение лица, как у нашалившего и неожиданно прощенного ребенка.

Только потом, когда при свете костра стали рассматривать сделанные за день снимки городов и деревень, железных дорог и примитивных аэродромов, людей и допотопных автомобилей, — только тогда они наконец поверили в свое фантастическое приключение и понемногу стали свыкаться с мыслью о неизбежном.