Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

Мы, находившиеся в средней части колонны, намеревались продвинуться вперед, однако когда мы проходили площадь Согласия и уже собирались перейти через мост, из сада Тюильри позади нас выбежала целая толпа анархистов с повязками на лицах. Они замешались в наши ряды.

Не могу сказать точно, что произошло дальше, но в полицию вдруг полетели камни, бутылки с коктейлем Молотова и петарды. Полиция, вооруженная дубинками и щитами, тут же бросилась вперед и начала теснить нас обратно через мост.

В толпе закричали, мост заволокло дымом слезоточивого газа, подожженные машины взрывались, с ужасным треском опускались дубинки полицейских на головы демонстрантов.

Мы оказались в ловушке, с одной стороны поджимаемые полицией, с другой – анархистами.

Бой продлился недолго, и никто из моих людей не пострадал, как, впрочем, и никто из тех, кого я знал лично. В прессе сообщили, что девяносто демонстрантов из двадцати пяти тысяч и восемь полицейских были доставлены в больницы и что было подожжено и уничтожено одиннадцать машин.

Однако испытанный нами ужас: окровавленные головы, слепящий дым и пронзительные крики, – все это потрясало до глубины души, поражало и отрезвляло. Этот ужас пробудил во мне первобытный страх из прошлого, страх перед озаряемой светом факелов толпой, шедшей по Нипиан-Си-роуд. Когда я увидел конных полицейских, которые врезались в толпу, размахивая дубинками, меня охватил животный ужас. Я схватил за руку стоявшего рядом Жана Люка и заставил его повернуть вместе со мной и побежать против хода движения толпы к площади Согласия, навстречу наступавшим анархистам.

Последние в итоге оттеснили нас в сторону, на ступени, ведущие к реке, где, по счастливой случайности, под мостом была пришвартована баржа. Находившаяся на борту чета пожилых хиппи уже разматывала веревки, чтобы отчалить как можно быстрее и уплыть от горящих обломков, падавших с моста в воду и к ним на палубу. Они заметили нас и крикнули:

– Сюда, быстрее!

Нам с Жаном Люком каким-то образом удалось запрыгнуть на баржу вместе с двумя-тремя другими. Мы с грохотом приземлились на палубу, и баржа отчалила.

– Вот ведь дерьмо! Дерьмо! – твердил с перепугу бедный парнишка, его трясло.

Драка на мосту медленно удалялась. Я помню ощущение движения, путешествия, легкого ветра. Приютившие нас люди были милыми, с длинными вьющимися седыми волосами и тихими голосами, они усадили нас на палубу лицом к солнцу, укрыли тяжелыми покрывалами и подали по рюмочке коньяку, от шока, как они сказали.

Мы мягко скользили по глянцевой Сене, мимо Эйфелевой башни, мимо Дома французского радио, под мостом д’Исси, пока наконец не доплыли до острова Бийнкур в предместьях. Там пожилая пара пришвартовала баржу и высадила нас на пристани. Мы от души поблагодарили их, записали имена своих спасителей, и я позвонил Мехтаб, чтобы она приехала забрать нас.

Поджидая мою сестру, мы с Жаном Люком сидели свесив ноги на невысокой стене над возвышением, шедшим вдоль пыльного парка. Парковка была засыпана осколками битых бутылок. Слева под выступом, на котором мы сидели, семья эмигрантов из Алжира жарила на шампурах барашка на парковом гриле, переделанном из старой нефтяной бочки. Отец молился на коврике в тени липы, женщины готовили, дети играли в футбол.

Ветер доносил до нас запах жарившейся баранины, кумина, пузырящегося жира, и у меня захватило дух от простоты этой сцены – жарящееся мясо, мятный чай, жизнерадостно болтавшая семья.

Посмотрев на другую сторону светлой, как ртуть, Сены, я увидел прогуливавшуюся по берегу пожилую женщину. На плечах у нее была шаль, и она словно бы звала меня, махала мне рукой, убеждала меня идти дальше.

Она была вылитая мадам Маллори.

А может, мне это только показалось.

– Шеф?

– Да, Жан Люк?

Подмастерье нервно облизал губы.

– Мсье Серж просил сказать вам, что привезли белых куропаток.

Я взглянул на настенные часы, висевшие рядом с гобеленом в технике эндебеле, который я привез из Зимбабве и на котором были изображены крестьянки, жарившие разрубленную на четыре части тушу буйвола. До открытия ресторана оставалось всего час сорок минут.

Я читал одну из любимых кулинарных книг мадам Маллори – «Маргариду: дневник овернской кухарки», но теперь я аккуратно закрыл старую книгу с простыми рецептами давно ушедшей в прошлое эпохи и встал, чтобы поставить ее на полку.

Когда я обернулся, взгляд мой упал на плексигласовый «надгробный камень» банка «Кредит сюисс», рекламное объявление, сообщающее о первом открытом размещении акций Recipe.com, недавно созданного сайта, на котором продавались рецепты, где я был приглашенным директором. Все это внезапно заставило меня замереть на месте. Мой кабинет, залитый солнечным светом, в котором плясали пылинки, вдруг показался мне страшно нелепым. Все горизонтальные поверхности в нем были заставлены латунными табличками на деревянных дощечках и всевозможными наградами, самой странной из которых была позолоченная поварешка от международного супного общества со штаб-квартирой в Брюсселе. Сокровища, которые я столько времени холил и лелеял, вдруг показались мне ничего не стоившими безделушками.

Со времени смерти Поля произошло нечто, что невозможно было отрицать. Казалось, будто бы душевная болезнь перешла из его тела в мое, подобно какому-то плотоядному паразиту из голливудского фильма ужасов. Я не находил себе места, постоянно раздражался, плохо спал. Я не понимал, что происходит, только ощущал, как на меня давит эта зловещая тень. Это незнакомое мне ощущение выводило меня из себя. Оно было мне чуждым, ведь я всегда так радовался жизни.

Жан Люк все еще смотрел на меня с порога кабинета, неуверенный, не розыгрыш ли все это. В итоге выражение лица юноши, его мучительная неуверенность вывели меня из состояния моей собственной неуверенности.

Я встал и сказал:

– Хорошо, тогда – за работу.

Жан Люк первым спустился по винтовой лестнице, и мы вернулись на кухню, где механизм «Бешеной собаки» со звоном, шарканьем и свистом набирал обороты. Официанты, сняв кители, сновали между кухней и обеденным залом, протирали столовое серебро, наполняли коробки с сигарами, складывали салфетки в виде розеток.

Шеф-повар Серж стоял у открытого огня в дальнем углу кухни вместе с двумя помощниками. Сюзанна, кондитер, склонилась над подносом с тартинками. В кухне оживленно говорили о футболе, но мы с Жаном Люком решительно прошли к деревянному ящику, стоявшему в холодной части кухни. Такой ящик приходил с конца сентября до декабря каждый день от московских оптовиков, торговавших дичью.

Парень нашел ломик, поднажал и вскрыл ящик. Вместе мы аккуратно достали из него куропаток, завернутых в папиросную бумагу. Двое других подмастерьев трудились тут же, и я украдкой следил за ними, пока мы распаковывали птицу. Девушка, стоявшая у дальнего края раковины, аккуратно промакивала красную кефаль влажной тряпочкой. Я настаиваю на этом способе; промой кефаль под краном, и ее нежный вкус и цвет утекут в канализацию. Старший подмастерье орудовал острым ножом за мясным столом, удаляя нервы из хребта бычка шароле, французской породы, которую я предпочитаю шотландскому ангусу. Теперь, когда у нас появился Жан Люк, старшему предстояло вскоре надеть собственный поварской колпак и стать комми.