Манес Шпербер - Как слеза в океане

Когда он наконец встал из-за стола, она подвела его к окну.

— Видите, вон там, в поселке, домик с голубыми ставнями: там вы найдете человека, который, может быть, что-то знает. Это Август Шульце, он работает в депо. Может быть, он будет дома.

Шульце поверил ему сразу. Он отослал жену в магазин. Ребенок раскричался, он вынул его из кроватки и взял на руки. Так он и держал его, и ребенок, почти стоя в одеяльце, скоро заснул, но Шульце этого не заметил.

Он был небольшого роста, крепкий, очень широкоплечий. Очки в никелевой оправе то и дело сползали, он делал смешные гримасы, сильно морщил нос, и очки возвращались на место. Рыжеватые усы топорщились и казались приклеенными.

— Да чего уж, когда Альберта взяли, это для всех нас был большой удар. Я единственный, кто хоть что-то знал; ну, я и заменил его, чего уж. Да только меня тут все знают, за мной сразу начали следить, чего уж, я ведь был еще в самой первой ячейке, ну, я и бросил это дело. Чего уж, если тот товарищ, который после меня заступил, погорел почти что сразу. И за последнее время так повторялось пять раз. Конечно, чего уж, не всегда выходит так, как задумаешь.

Он рассказал об этом так спокойно, как рассказывают о каком-нибудь незначительном происшествии на работе. Кроме того, Йозмара раздражало это его «чего уж».

— И как это только случилось с Альбертом, он же всегда был сама осторожность, — продолжал Шульце тем же тоном. — Я сначала даже думал, что это его сестричка с мужем постарались. Из-за старухиного домика, куда хотели переехать, а Альберт, чего уж, конечно, не хотел их там видеть. Муж-то у нее боевой, хоть на баррикады. Но как дальше-то дело пошло, тут уж мы задумались. И вспомнили про Альбертову девчонку. Потому что сестричка, она про других ничего знать не могла, а девчонка эта, чего уж, ведь Альберт, в конце концов, тоже всего лишь мужик, и он вполне мог… я в этом не уверен, конечно, но чего уж, такое не должно случаться, но случается.

Йозмар договорился с Шульце, что тот устроит ему встречу с последним преемником Альберта. Имени его девчонки Шульце не знал. И никто не знал, где Альберт хранил все материалы, — имена, адреса и так далее. А без них работа идти не могла.

На этот раз мать Альберта впустила его сразу. Йозмару показалось даже, что она ждала его.

— Ну, — заговорила она, едва он успел сесть, — я-то уж лучше знаю, в конце концов, это моя дочь. Это не она. Что она не любила Альберта, как должна была бы любить сестра, это правда, согласия между ними никогда не было. Но такого она никогда бы не сделала, нет.

— Кто же? — спросил Йозмар.

Женщина, возившаяся у плиты, обернулась, не выпуская из рук кочерги. Прядь волос снова упала ей на лоб. Затем заговорила отрывисто, почти радостно, пожалуй, даже с торжеством в голосе:

— Кто? Конечно, эта толстуха, его девка! На свою беду он с ней связался, я всегда ему говорила, но он не верил. Это она его угробила, она, больше просто некому. Заморочила ему голову — я его предупреждала, да он не верил…

Наконец ему удалось прервать ее. Она назвала ему и имя, и адрес. Женщина не отпускала его, пока он не пообещал зайти к ней еще раз. Ей хотелось знать, «удастся ли ему выжать из толстухи правду».

Девушка жила на другом конце города. Трамвай довез его до вокзала, расположенного в центре, и он пересел в пригородный поезд. Когда он сошел с поезда, уже вечерело, в лицо дул холодный, сухой ветер. Как обычно, он предварительно изучил план города: того, кто спрашивает дорогу, могли запомнить. Освещение было плохое, он несколько раз сворачивал не туда, прежде чем достиг цели. Дом был старый, а подворотня такая высокая, что под ней мог проехать воз, груженный сеном. Вид этой подворотни до боли усилил какое-то странное ощущение, овладевшее им с той минуты, как он вышел на перрон.

Ему пришлось дожидаться, пока на его стук откликнутся. Он быстро переступил порог и оказался в просторной мансарде. Его взгляд упал на постель, где были аккуратно разложены мужские рубашки; рядом стояла швейная машинка. Только обернувшись, он увидел женщину, открывшую ему дверь. Она все еще стояла у двери, словно хотела спрятаться от вошедшего; правая рука сжимала дверную ручку. Йозмар внимательно посмотрел на нее, гадая, может, это газовое освещение придает ее лицу такую бледность. Наконец она закрыла дверь.

— Что вам угодно? — спросила она, не глядя на него. Он заранее подумал, как начать разговор. Но теперь, увидев эту маленькую кругленькую женщину в желтом халате, на котором горели слишком крупные красные астры, увидев ее лицо, казавшееся днем, вероятно, банально хорошеньким, теперь же выглядевшее старым и угрюмым, он понял, что его план никуда не годится.

— Я по поводу Альберта, — сказал он резко.

Она кивнула. Потом наконец отошла от двери и уселась на кровать. В комнате был только один свободный стул, все остальные были завалены бельем. Йозмар сел. Он хотел взглянуть в глаза этой женщины, но она не поднимала их. Он повторил:

— Я пришел по поводу вашего друга Альберта, вы понимаете меня, фройляйн Лютге?

Она ответила, по-прежнему не поднимая глаз:

— Чего же вы еще от меня хотите? Я ничего не знаю. Я уже рассказала все, что знала.

Все оказалось проще, чем он думал. Она приняла его за агента гестапо. И в том, что предала она, сомнений тоже не оставалось. Теперь ему легко было быть резким.

— Нет, вы рассказали не все. И наверное, вам хочется разузнать, как себя чувствует ваш жених?

— Да! — оживилась она и подняла голову, но лишь на мгновение, и застыла снова. — Теперь-то уже все равно, — добавила она тихо.

— Отчего же все равно? — Он заставлял себя говорить мягко и убедительно. — Если вы будете умницей, его выпустят, и он будет благодарен вам за это.

Она покачала головой. Йозмару показалось, что она пошевелила губами, но она не произнесла ни звука.

— Выходит, вы не хотите помочь вашему Альберту? А ведь от вас зависит, сменим ли мы гнев на милость.

Она сказала:

— Я не знаю, я ничего не знаю. Можете меня убить, будет даже лучше. Я ничего не знаю. — Она медленно поднялась и, будто ей не хватило силы закончить это движение, снова опустилась на край кровати.

Йозмар решил изменить тактику, видимо, его первоначальный план все-таки был правильнее. Он раскрыл свой чемоданчик и начал раскладывать товар — почтовую бумагу в «подарочной упаковке», цветные карандаши, ручки, пузырьки с одеколоном.

— Если кто-нибудь войдет в комнату, мы с вами говорим о товарах. У меня цены в среднем на двадцать пять процентов ниже, чем в магазине. А если вы купите больше, чем на три марки, я дам вам десятипроцентную скидку на почтовую бумагу и пятнадцатипроцентную — на ручки и одеколон. Запомните на всякий случай — вы меня поняли?