Чезаре Павезе - Избранное

Здесь и поддержка того, что в неореализме было направлено против формалистического искусства времен фашизма, и вместе с тем признание неореализма литературой прикладной, то есть ограниченной, лишенной подлинной глубины.

О Павезе много писали — одна лишь библиография критических работ о нем, вышедших в Италии, насчитывает 428 названий, а ведь писали о нем не только в Италии, но и в других странах. Писали по-разному. Для одних Павезе — «лидер неореализма», другие с еще меньшим основанием толковали о декадентских началах в его творчестве, ссылаясь главным образом на его «Дневники». Ссылаются также на книгу Павезе «Диалоги с Леуко», которой сам он придавал немалое значение. В 27 эпизодах этой книги содержится попытка современного истолкования греческой мифологии. В этой книге мы обнаруживаем прежде всего стремление художника осовременить древние мифы, вернуть на землю богов, противопоставить разум и свет познания «дьяволам подсознания», стремление к ясности, словом, нечто совсем иное, чем современный декаданс с его мифами «примитива», «дикаря», «ребенка», противопоставляемыми разуму, сознанию, зрелости, ощущению истории.

Профессор-коммунист Карло Салинари пишет об этом весьма убедительно: «Для Павезе зрелость, город, цивилизация не представляют собой негативного начала, не являются ограничением. Более того, он ценит их как элемент позитивного, элемент прогресса и блага» [8] К. Салинари, Прелюдия и конец реализма в Италии, Неаполь, изд-во «Морано», 1967. . В этой же статье Салинари критикует писателя за его отказ от глубокой разработки характеров, за чрезмерное увлечение символикой. Вместе с тем он подчеркивает: «Павезе, быть может, первый литератор общеевропейского значения, появившийся в Италии после многих десятилетий».

Нельзя также не остановиться на проблеме влияния американской литературы на творчество Павезе, которую некоторые критики пытаются представить как прямое подражание американским писателям. Конечно, можно говорить о формальной близости стихов Павезе к Уитмену. Свободный, раскованный ритм, конкретная образность, метафоричность восприятия природы в стихотворных новеллах сборника «Работа утомляет» в какой-то мере подтверждают такое наблюдение. Но и этим стихам Павезе прежде всего присуще своеобразие, свое особое поэтическое ви́дение; в отличие от «герметиков» лирическое «я» Павезе звучит приглушенно, не противопоставлено объективности, конкретности изображения, поэт стремится высказать самое существенное о самом насущном, быть всегда «ясным, простым, объективным». Символика «Моби Дика» Мелвилла ощутима в первом широкоизвестном стихотворении сборника «Южные моря». Это стихи о человеке, который отправился путешествовать, достиг Океании, но вернулся домой, в свои горы, принеся с собой ощущение больших просторов, не убившее в нем привязанности к родным местам, без которой жизнь для него бессмысленна и невозможна. Мотивы «Южных морей», усложняясь и оттачиваясь, проходят через многие книги Павезе.

Из современных прозаиков Америки ближе всего Павезе Фолкнер, хотя четкая, краткая, доведенная до предельной ясности фраза Павезе имеет мало общего со словесными водоворотами великого американского писателя. Здесь близость совсем иного рода. У Павезе, подобно Фолкнеру, можно обнаружить четкие ряды противопоставлений: «деревня» — «город», «детство» — «зрелость», «дикость» — «цивилизация». Однако сам Павезе сознавал обреченность своей «деревни», понимал, что элементы этих параллельных рядов могут быть противопоставлены неумолимой логике исторического развития, лишь будучи оторваны друг от друга.

В отличие от Фолкнера Павезе сознавал революционность рабочего класса. Но узел, сложный узел всего творчества Павезе — именно в том, что он называл «абсурдным пороком», — в противоречии между разумом и чувством, сознанием и подсознанием, верой и неверием. Для понимания поэтики Павезе очень важны мысли, высказанные им в письме к своему учителю Монти, критиковавшему его повести «Дьявол на холмах» и «Только женщины» за их якобы «ненависть к ближнему». Павезе подчеркивает, что человечность присуща именно тому, «кто работает, кто полезен делу; а те, кто не работает и, следовательно, не приносит пользы, охвачены гангреной, от них идет смрад». Герои повести «Дьявол на холмах», трое юношей, открывающих для себя мир, вступают по замыслу писателя «в соприкосновение с миром „бесполезных“, с буржуазным миром ничего не делающих и ни во что не верящих». Заявляя о своем нежелании «прикрывать этот мир вуалью», Павезе пишет своему учителю: «Ты своими чувствами столь связан с высшей буржуазией, что тебя огорчает, когда я называю ее дерьмом, а с миром труда ты связан столь волюнтаристски, что требуешь от любой книги заурядного абстрактного оптимизма… Если это так, то мы с тобой друг друга понять не можем» [9] Д. Лайола, Абсурдный порок, Милан, изд-во «Саджаторе», 1960. .

В предлагаемом читателю однотомнике Павезе представлены наиболее характерные и наиболее важные для творчества писателя прозаические произведения, созданные им в основном после войны. Только одна повесть — «Прекрасное лето» — была написана еще в 1937 году, хотя опубликована была в 1949 году в сборнике того же названия. В этот сборник, удостоенный премии «Стрега», вошли также уже упоминавшиеся ранее повести «Дьявол на холмах» и «Только женщины».

«Прекрасное лето» — история любви, первой любви совсем еще юной девушки Джинии к художнику Гвидо. История жестокой и неудавшейся любви, которая продлилась всего несколько месяцев. Любовь становится для Джинии выходом из замкнутого круга одиночества и безнадежности. Жизнь ее и других персонажей этой повести протекает на фоне городских окраин Турина, скучных и грязных баров, изображена тусклыми красками повседневности. Но этот фон лишь подчеркивает жизнеутверждающую силу овладевшего девушкой чувства. Автор достигает предельной напряженности повествования, пользуясь самым скупым набором выразительных средств. Он словно устраняется, как бы наблюдает за всем со стороны. Подобно режиссерам лучших неореалистических фильмов, он лишь точно регистрирует происходящее, заставляя читателя забыть о том, что каждый из кадров подобран и смонтирован рукой мастера. Но это отнюдь не «объективный дневник чужих дел» [10] Статья Л. Пиччони в «Пополо» от 19 января 1950 г. , не хроника, которой нередко присуща незавершенность. За каждым из чередующихся в повести кадров — внутренняя логика событий, подсказанная художественной задачей, которую поставил себе писатель.

Большинство итальянских критиков, писавших об этой повести, подчеркивали ее безысходность, но вряд ли автор дает основания для подобных заключений. Чувство, испытанное Джинией, обогатило ее душу, раскрыло перед ней новые, неведомые ей прежде просторы; оно помогает ее становлению, своей силой и напряженностью перечеркивает неизбежность одиночества.