Андре Бринк - Мгновенье на ветру

Они молча глядят в водоем, потом начинают играть с актиниями, пытаются ловить руками юрких серебряных рыбешек. Все как раньше. Нет, не совсем. Раньше они бывали здесь во время прилива и море рокотало гораздо глуше, волны так высоко не поднимались, так мощно не бурлили. Вдруг на голую спину Элизабет швырнуло клок пены, она с криком вскакивает.

— Испугалась? — улыбаясь спрашивает он.

— Еще бы! Вон как волны разыгрались.

Она невольно оборачивается назад, к берегу.

— Поздно, — тихо говорит он.

Она кивает — поздно.

Он встает с уступа скалы и подходит к ней.

— Тебе страшно?

— Да.

— Хорошо. Когда страшно, его легче почувствовать.

— Кого почувствовать?

— Кого? Море.

Они стоят друг возле друга и смотрят на поднявшееся к самой верхушке острова море, волны катятся прямо на них, вспухают и вдруг встают на дыбы, точно готовясь захлестнуть черную стену скал, и потом с грохотом несутся мимо, обдавая их сверкающей белой пеной. По всем желобкам и канавкам в камнях ручьями бежит вода.

— Нас не смоет, как ты думаешь?

— Нет, вряд ли.

— А вдруг?.. Адам!

— Все может быть. Меня ни разу не смывало, но ведь море есть море.

— Как, и ты посмел… ты посмел привести меня сюда?

— Но ведь я тоже с тобой пришел. Если ты погибнешь, погибну и я.

— Ты сошел с ума? — Она уже не владеет собой. — Ты хочешь, чтобы мы здесь утонули?

— Конечно, не хочу.

— Как же ты тогда допустил, чтобы я… чтобы мы…

— Ты сказала, что хочешь почувствовать море.

— Я же не знала, что это опасно!

— Как же его почувствуешь, если нет опасности?

— Давай вернемся!

— Поздно, я тебе уже говорил.

— А оно еще выше поднимется?

— Да.

— Намного?

— Посмотрим. Вода будет прибывать еще час-полтора.

— Я не могу ждать так долго, я не выдержу!

— Придется ждать, ничего не поделаешь.

— Адам, я не хочу… — От волнения она даже заикается.

— Что за глупости, — спокойно говорит он.

Ее охватывает паника.

— Как ты смеешь? — кричит она и бьет кулаками по его худой мускулистой груди.

Он хватает ее за руки.

— Пусти! — кричит она.

— Сначала успокойся.

— Пусти меня, пусти!

Но он ее не выпускает, не позволяет вырваться. Ее душит бессильная ярость, еще миг — и она плюнет ему в лицо.

Их снова окатывает с головы до ног пеной. Она ловит ртом воздух.

— Боже мой, Адам!..

— Я здесь, с тобой, — все так же спокойно внушает ей он.

— Я не хочу умирать, — шепчет она, всхлипывая.

— Почему ты вздумала, что умрешь?

Она впивается в него взглядом, ища в его глазах надежду или хотя бы объяснение, пытаясь понять, что же происходит? Но его взгляд непреклонен.

— Чего ты от меня хочешь? — спрашивает она в отчаянии.

— Ложись.

Она опять рванулась было прочь, но он пригибает ее к земле, она сопротивляется и все-таки в конце концов теряет равновесие. Он поддерживает ее, не давая упасть, кладет на песок и крепко прижимает. Клокоча бешенством, лишенная сил, она сдается.

Он несколько минут сидит с ней рядом и пристально смотрит в лицо, все еще не отпуская ее плеч. Потом зовет:

— Элизабет…

Он так редко произносит ее имя, и сейчас она отозвалась на него всем нутром, своими тайными глубинами.

— Чего ты от меня хочешь, Адам?

— Слушай море, — говорит он. — Для этого мы сюда и пришли.

Она закрывает глаза, страх еще не отпустил ее. Она лежит на слое песка, который покрывает уходящие в землю скалы, и слышит море не только слухом, ей кажется, что глухой нескончаемый шум входит прямо в ее тело, пронизывает каждую клетку, и она уже не может различить, где голос моря и где она сама. Мощный рев волн совсем ее загипнотизировал, до ее сознания не доходит, что Адам лег рядом с ней и обнял. Она невольно сжимается, но он снова распластывает ее на земле. Ей больно, она кричит, не понимая, что происходит. Адам словно обезумел, нет, это не он, это кто-то чужой, незнакомый, она бьется, кричит, отталкивает его и вдруг с изумлением осознает, что она на самом деле не отталкивает его, а обнимает, и слышит свой ликующий вопль, похожий на крик чайки.

Гром ударов растет, на них летит через каменные зубцы пена, их заливает вода, но она больше не чувствует обжигающего холода, не ощущает даже страха. Она смирилась с тем, что утонет здесь. В их сплетенных телах отдается канонада смерти.

Лишь потом, долгое время спустя, когда она медленно выплыла из беспредельности этой канонады и вернулась на песчаный островок, со всех сторон защищенный от моря, она слышит у своей щеки его шепот:

— Ну вот и все. Начался отлив.

— Адам…

Он приподнимается на локтях и смотрит на мокрые завитки у нее надо лбом.

— Я — Аоб, — говорит он. — Адамом меня назвали люди чужого племени. Запомнишь? Аоб.

— Кто дал тебе это имя?

— Моя мать.

— А что оно означает?

— Ничего. Просто имя. Мое имя.

Она лежит не шевелясь.

— Мы не умерли, — наконец произносит она словно бы с сожалением.

— Нет, мы живы.

— Аоб… — говорит она тихо, точно пробуя незнакомое слово на вкус. Но у нее уже не осталось воли, она больше не может противиться ни имени, ни ему самому, ни свету, ни шуму отступающего моря. Над ними летят чайки. Пусть летят. Что есть, то пусть и будет. Пусть ничто никогда не меняется, пусть ничто не проходит. Они погружаются в глубокий сон, каким никогда еще не спали раньше. Просыпаются они, когда смирные маленькие волны тихонько плещутся у самого подножья скал, слезают вниз и молча возвращаются к себе на берег.

Вечером, сидя в пещере возле костра, они вдруг оба поднимают головы — и он, и она одновременно услышали, что море шумит не так, как раньше, в его шуме зазвучал гнев. Они подбегают к выходу из пещеры. Высоко в небе стоит полная луна, море блестит и переливается. Когда глаза их привыкают к лунному свету, они видят, что море вздулось и кипит и на них надвигается из залива высокий вал прибоя. Вот он докатился до скалистого островка, накрыл его черные зубцы и погреб под толщей темной сверкающей воды.

— Нет, это слишком опасно, — говорит он.

Их бухта осталась далеко позади. Они идут на запад, исследуя побережье; ландшафт становится все более диким, черно-красные скалы утесов гряда за грядой подступают к самой воде, вдали их вершины окутаны утренней дымкой. В одном месте массива, видимо, образовалась трещина, и отвесная стена утеса целиком обвалилась в каком-то доисторическом катаклизме, оставив на круглом склоне застывший водопад обломков и глыб.

— Там дальше есть ущелье, мы по нему и поднимемся, — предлагает он.

Но она решила влезть непременно здесь, у провала.

— Да ты посмотри, — убеждает она, — это же настоящая лестница. Пять минут — и мы наверху. Камни лежат очень прочно.

— Откуда ты знаешь?