Уильям Стайрон - Уйди во тьму

— О, пожалуйста. Великий Боже, да просыпайтесь же. — Голос, певучий и печальный, вытащил ее из жарких, успокоительных объятий сна. А ее плечо? Что это дрожало у ее плеча? Пять тоже горячих пальцев на ее руке у плеча, однако нежных, прогнали последние ошметки темноты, призывая ее к свету, к которому она нехотя старалась пробраться, хлопая ресницами. — Проснитесь же, мисс Элен, о великий Боже, мисс Элен, мне сказали про… сейчас там.

Над ней маячила Ла-Рут — огромное черное, как уродливая маска, лицо, страдающее, обливающееся слезами.

— Мисс Элен, внизу преподобный отец ждет вас, чтоб отвезти, он говорит, на кладбище.

Она стояла у кровати, Элен, еще не вполне проснувшись, смотрела на нее — на громадную бесформенную тушу, опасливо склонившуюся над ней и наблюдавшую за ней сквозь очки полными горя глазами, на толстые бесформенные ноги в чулках, которые спустились и висели мешками на коленях, и на прозрачную, в водяных пятнах, юбку.

— О Господи, мисс Элен, я все толкала вас, а вы не просыпались, и я подумала, что вы тоже умерли… — И вдруг отстранилась, втянув ртом воздух, вскрикнула от ужаса и горя. — Знает Бог, мисс Элен, не хотела я такое говорить! Великий Боже, мисс Элен, мама вчера вечером пришла домой и сказала мне про бедную малышку Пейтон, и я тут же упала на колени и назвала ваше имя и стала молиться, чтоб драгоценный Папаша Фейз вмешался и сказал, чтобы спустили ангелов забрать дух маленькой бедной Пейтон и оставить вашу дорогую девочку здесь, на земле, чтобы дух ее заботился о маме бедной маленькой Пейтон, которая…

— Ла-Рут, — перебила ее, садясь, Элен, — пойди принеси мне стакан холодной воды.

Ее горло словно покрылось жесткой щетиной — эти первые слова она произнесла хриплым голосом.

— Да, мэм. О да, мэм.

Ла-Рут стояла не двигаясь; в ее глазах, как у кузнечика, разрасталось смутное удивление, как эта жертва трагедии, не единожды, а дважды лишенная материнства, может так стоически страдать и, просыпаясь после сна в жаркий день, не впадает в истерику. Сама она потеряла двоих из троих детей, и хотя не могла правильно назвать отца каждого, она помнила, с каким страхом просыпалась много дней потом, как вскрикивала и словно сумасшедшая умоляла Бога послать на землю апостола. Быстро. Чтобы он повел ее не по путям веры (потому что она все равно верит каждой частицей своей души и тела), а по путям мира и милосердия к крещению в настоящих водах, которые омоют и обласкают ее усталое тело и вымоют разные горести из ее головы, всегда мечтательно жаждущей найти мужчину. И вскоре Бог не просто прислал своего апостола, а приехал сам в «кадиллаке», чтобы удостовериться, что все в порядке, хотя она и много работала и грешила, хотя она и потеряла детей, — это был Папаша Фейз, Прославленный Король, Замечательный Советчик, Всесильный Бог, Вечный Отец, Принц Мира. Было это десять лет назад, и все это время она обожала его и любила, и пожертвовала ему свыше четырехсот долларов, став Внешним Ангелом Порт-Варвикского отделения рая, обособленного от Балтимора. Сегодня был день ежегодного приезда в августе Папаши Фейза, и Ла-Рут вся трепыхалась от волнения, так что, наверное, ей можно простить этот внезапный всплеск евангелизма. Элен поднялась, спустила дрожащие ноги на пол и снова посмотрела на Ла-Рут, чье расстроенное лицо молило о понимании: она старалась сказать Элен, что она тоже может рассчитывать на миллион, миллиард, триллион блаженств — блаженств, которыми бесплатно награждают всех, кто трудится и потеет, и знает горе или кто просто потерял дорогого ребенка.

— Бедненькая мисс Элен, — сказала она.

По дороге проехала машина. Элен взглянула на свои часы: был почти полдень. Сильный запах ударил ей в ноздри — пахло телом, промежностью и подмышками, совсем как луком.

— Я просто хочу стакан воды, — усталым голосом повторила Элен.

— Да, мэм. Бедненькая вы. Я уж, конечно, принесу его вам. Вы только подождите тут. — И она, тяжело двигаясь, поспешила из комнаты, и так спускалась на плоскостопых ногах по лестнице, что зеркало даже на расстоянии слегка затряслось, словно мимо проезжали товарные вагоны дальнего следования.

Пока она отсутствовала, Элен подошла к лестнице и крикнула вниз:

— Кэри! Кэри!

— Да, Элен! — Голос, донесшийся из холла, пытался звучать бодро, зазвенел и пропал, разделяя слоги, колеблясь между профессиональной заботой и искренней опечаленностью. — Вы… вы в порядке? Могу я что-то для вас сделать? Нам, наверное, уже скоро надо двигаться. Могу я что-то для вас сделать?

«Бедный Кэри, — подумала она. — Такой милый человек, такой по-настоящему милый — всегда старается поступать как надо».

— Я сейчас спущусь, — сказала она. — Мне нужно одеться.

В своей комнате Элен заметила, что георгины увяли. Она выбросила их в корзинку для мусора, затем прошла в ванную и вылила протухшую воду в унитаз. Одеваясь, она снова услышала слоновый топот ног, на этот раз поднимавшихся по лестнице, и появилась Ла-Рут со стаканом воды, одиноко стоявшим на широком просторе цветастого эмалированного подноса.

— Ну разве не приятное питье? — сказала она. — Такое приятное и холодное, и вообще. Вы вот присядьте на минутку и выпейте все до дна, а то вам, видно, жарко, мисс Элен.

— Спасибо, Ла-Рут, — сказала она.

И в самом деле было жарко. Ничто не нарушало спокойствия: листья остролиста за окном не шевелились, ярко блестя на свету, словно были из фольги. За деревьями и внизу, за лужайкой, лежал залив — гладкий и спокойный, бесцветный, а в небе, куда в жару осмелилась взлететь только одна чайка, словно огромный воздушный шар висели над заливом пыльные серые испарения, угрожая сбросить свой мерзкий груз из дождя и ветра. Элен попудрила лицо, стараясь как можно лучше скрыть складки и морщинки, и села — только чтобы передохнуть, как подумала она, сомневаясь, сможет ли это осилить. От успокоительного лекарства, которое она приняла два часа назад, Элен нетвердо держалась на ногах и была взвинчена, нервы ее оголились. Ей хотелось закурить, но доктор Холкомб запретил. Она медленно выпила воду и, поставив пустой стакан на подоконник, стала смотреть, как выцветают и пропадают на стекле заиндевевшие отпечатки ее пальцев, эти серебристые призраки улиток, съеживаются и исчезают в некой невидимой бесконечности страны чудес. Внезапно пол заскрипел под ногами Ла-Рут — Элен подняла глаза.

— Мисс Элен, — взволнованно произнесла Ла-Рут, — у меня нет никакой одежды для траура. Мама — она сказала мне сегодня, чтобы я перед ее приходом попросила одежду для траура у сестры Альберты Леммон, которая живет около дома банкира Макгрудера, а когда я туда пришла, сестра Альберта уже ушла в Бухту для малых судов, где Папаша Фейз — да восславится имя его — проводит подготовку к крещению сегодня вечером. Сестра Альберта — она Внутренний Ангел…