Джумпа Лахири - Низина

Телевизор был выключен, в квартире стояла тишина, нарушаемая лишь пощелкиванием ножниц Белы.

На кухне Гори хотела приготовить чай и обнаружила — у них кончилось молоко. Она вернулась в гостиную. Бела сидела спиной к ней и бубнила что-то себе под нос, разговаривала на разные лады со своими бумажными куклами.

— Обувайся, Бела!

— Зачем?

— Нам надо выйти.

— Я занята! — отозвалась Бела, и интонации ее голоса больше походили не на интонации шестилетней девочки, а двенадцатилетней. Эти интонации, словно ножницы, отрезали Гори с ее домашними проблемами.

Она быстро сообразила, как поступить. Магазин находился в двух минутах ходьбы от дома, был виден из окошка.

— Я только спущусь вниз взять почту.

Гори выскочила из квартиры, заперла дверь на ключ и бросилась вниз по ступенькам, потом через парковочную стоянку помчалась по жаркой улице.

В магазине она чувствовала себя как будто бы воровкой — все боялась, что охранник у кассы, вечно сюсюкавший с Белой, заподозрит ее в краже пакета молока.

— А где же ваша дочка?

— Оставила с подругой.

С улыбкой он протянул ей мятную карамельку:

— Передайте ей, скажите: от меня.

Быстро, но старательно она пересчитала сдачу, не забыла сказать спасибо. Подходя к квартире с пакетом молока в авоське, она достала из кармана подаренную карамельку.

На следующий день она усадила Белу за столиком перед телевизором. Она продумала каждую деталь — поставила стакан воды на случай, если Бела захочет пить, блюдо с печеньем и виноградом. Запасной набор карандашей, если какой-нибудь грифель сломается. Полчаса сборов, чтобы отлучиться на пять минут.

Потом пять минут удвоились до десяти, а иногда и больше. Пятнадцатиминутная возможность побыть наедине с собой, проветрить голову. За эти пятнадцать минут она успевала сбегать в университетскую библиотеку и сдать книжку. Она могла сделать это и в любое другое время, но хотелось именно тогда. Успевала заскочить на почту и отправить письмо в очередной рекомендованный Отто Вайсом университет с заявлением о приеме в аспирантуру. Иногда старалась подумать о том, какой могла бы быть ее жизнь без Белы и Субхаша.

Каждая такая вылазка походила для нее на подвиг, и она спешила совершить этот подвиг снова и снова. Перед выходом из дома она обязательно проверяла, выключена ли плита, закрыты ли окна, не лежат ли на виду ножи. Хотя Бела была не из тех детей, за которых надо бояться.

Так она начала предпринимать свои дневные вылазки. Не каждый день, но часто. Даже слишком часто. Сбитая с толку ощущением свободы, она жадно цеплялась за эти счастливые минутки.

Иногда она просто ходила в магазин и обратно, ничего не купив. Иногда она и в самом деле получала почту и тогда садилась на улице на лавочку, разбирала письма. А подчас бегала в студенческий клуб купить свежий номер университетской газеты. А потом сломя голову бежала домой, счастливая и довольная, в ужасе от своей дерзости. Отпирала дверь квартиры, заставала Белу за тем же занятием, за каким ее оставила. Бела никогда не спрашивала, где она была, и никогда ни в чем ее не подозревала.

Однажды тем летом Субхаш пришел домой пораньше, чтобы воспользоваться хорошей погодой и повести Белу погулять на пляж.

Он застал Белу в самодельном детском домике, который она выгородила себе из одеяла — натянула его между диваном и журнальным столиком. Радостная дочка самозабвенно играла внутри этого сооружения.

Она сказала, что мама пошла забрать почту. Но Субхаш не встретил Гори на лестнице. Более того, он забрал почту из ящика сам.

Минут через десять Гори вернулась с газетой. Она не заметила машины Субхаша на стоянке. Ведь он же не позвонил и не предупредил, что вернется раньше, поэтому она его и не ждала.

— Ну, вот же она, — сказала Бела, увидев мать на пороге. — Видишь? Я же говорила тебе, мама всегда быстро возвращается!

Но Субхаш, стоявший у окна спиной к двери, не сразу повернул голову.

Он не набросился на нее сразу с упреками. Просто наказал ее тем, что не разговаривал с ней неделю, делал вид, как будто не замечает ее, — так вели себя его родители после гибели Удаяна. Не выказывал ни злости, ни гнева, просто жил с ней в одном доме так, словно там находились только он и Бела. Наконец он нарушил молчание со словами:

— Моя мать была права. Из тебя получилась плохая мать. Тебе лучше было вообще не рожать.

Она извинялась, говорила: этого больше никогда не повторится. Она восприняла его слова как оскорбление и ненавидела его в тот момент, но понимала — он прав и никогда не простит ей того, что она сделала.

Они продолжали жить в одном доме, но теперь он отвернулся от нее так же, как она до сих пор отворачивалась от него. Теперь она получила для себя это вожделенное свободное пространство, ради которого выходила за него замуж. Теперь он сам охотно дал его. Он больше не прикасался к ней в постели и не заводил разговоров о втором ребенке.

Когда весной ее приняли в платную аспирантуру в Бостоне, Субхаш не возражал. Не возражал, когда она начала ездить туда на рейсовом автобусе дважды в неделю или когда она договаривалась со студентками, чтобы те за небольшую плату посидели с Белой в ее отсутствие. Он не винил ее за этот раскол в семье или за желание провести свободное время по своему усмотрению.

Вопрос о разводе у них не поднимался. Они поженились ради Белы, и, несмотря на урон, причиняемый Гори их браку, несмотря на ее новую свободу, существование Белы оставалось фактом.

Кроме того, Гори, будучи теперь еще и студенткой, не имела собственных средств. Как и Бела, она целиком и полностью зависела от Субхаша и не смогла бы выжить без него.

Каждый день она убывает. Убывает вода, почти не видно ее через решетку террасы. Биджоли видит, как и в прудах, и в низине вода уходит, обнажается земля. На дне становятся видны всякие старые тряпки, газеты, пустые пакеты из-под молока, блестящие обертки от иностранных шоколадок, пустые стаканчики из-под йогурта, темные пузырьки, даже спутанные клочья волос из расчески.

Весь этот мусор грудой сбивается к берегу. Издалека груда кажется белесой, а подойдешь — разноцветная.

Люди всегда бросали мусор в воду, но сейчас это делается с умыслом. Вроде бы нелегально, но повсеместно принято теперь в Калькутте так избавляться от отходов. Делается для того, чтобы заболоченные места затвердели, чтобы их можно потом разбить на участки и застроить, чтобы заселить их людьми и растить там новые поколения.

Так уже было на севере, в Бидханнагаре. Она читала в газетах про то, как голландские специалисты осушали тамошние земли. Вместо воды появлялась суша. Выстроили на этой свалке целый город и назвали его Солт-Лейк.