Джумпа Лахири - Низина

Когда он приехал тогда после гибели Удаяна и стоял перед ней, она испытывала только злость и ярость. Она злилась на Субхаша за то, что он напоминал ей Удаяна. Напоминал всем, даже голосом. Биджоли тогда подслушала его разговор с Гори, и ее бесило, что он был так добр с ее невесткой, уделял ей столько внимания.

А когда он заявил, что женится на Гори, то сказала — такие вещи не ему решать. Он продолжил упорствовать, и она предсказала: он рискует всем, и они с Гори никогда не войдут в этот дом как муж и жена.

Она хотела тогда навредить им. Потому что девушка, которая не понравилась ей с самого начала, которую она не хотела видеть членом своей семьи, намеревалась стать ее невесткой во второй раз. Потому что у этой Гори тогда уже находился в утробе ребенок Удаяна.

Она не очень-то хотела этого, когда произносила это вслух. За двенадцать лет Субхаш с Гори так и не нарушили свою часть уговора. Они не вернулись в Толлиганг ни вместе, ни по отдельности — остались жить в чужих краях. Поэтому теперь на ее голову пал самый худший позор для матери — потеряв одного сына, она потеряла и другого, хотя тот живехонек.

А ведь сорок один год назад Биджоли мечтала зачать Субхаша. Она почти пять лет была замужем, ей уже перевалило за двадцать, и она уже начала опасаться, что им с мужем не суждено иметь детей, что они зря вложились в этот дом, потратили уйму денег понапрасну.

Но в конце 1943 года у нее родился Субхаш. Толлиганг тогда был самостоятельным городком. Только-только открыли для движения Хоура-Бридж, но люди по-прежнему ездили на вокзал на телегах, запряженных лошадьми. В Толлиганге в то время было полным-полно иностранных солдат, приготовившихся сбивать японские самолеты.

Тем летом, когда она была беременна, вокзал Бэллиганг-Стэйшн был заполонен крестьянами — отощавшими, похожими на скелеты, теряющими разум от голода. Еще недавно они кормили чуть ли не всю страну, а теперь сами умирали от голода. Беспомощными иссохшими мумиями они валялись в тени деревьев на улицах южной Калькутты.

Тайфун пронесся над этими краями год назад и уничтожил урожай на побережье. Но все знали: причина повального голода не тайфун, а политика. Правительство занималось военными вопросами, совсем не заботилось о распределении продовольствия, и в условиях военных действий рис стал недоступен для большинства людей.

Она помнит, как смердели на солнце эти разлагающиеся мертвые тела, облепленные роем мух. Валялись прямо на дороге, пока их не увозили куда-то на телеге. Она помнит, какими тонкими были руки у некоторых женщин — такими тонкими, что обручальные браслеты надевались выше локтя, чтобы не соскальзывали.

А те, у кого были еще хоть какие-то силы, приставали на улице к незнакомцам, клянчили подаяние, хоть плошечку рисового отвара. Но их гнали прочь.

Биджоли тогда не выливала этот отвар, а сливала в кувшин и раздавала этим несчастным, собиравшимся возле ее калитки каждый день в обеденное время. Беременная, она ходила помогать на походные кухни, где кормили голодных. Их жалобные просящие стоны разносились и по ночам, словно блеяние каких-то умирающих животных, словно завывание шакалов на территории «Толли-клаб». Звуки эти вызывали у нее жалость и в то же время пугали.

Голодные полумертвые люди бродили по воде в прудах и в низине в поисках хоть чего-то съестного. Они пожирали насекомых, личинок, даже землю ели. И вот в тот год повального голода и смертей она дала жизнь своему первому ребенку.

А спустя пятнадцать месяцев, незадолго до конца войны, когда японцы наконец сдались, на свет появился Удаян. Вторая беременность казалась ей нескончаемой. Дети родились у нее практически один за другим — она еще не успела дать имя Субхашу, как родился Удаян. Ей вообще казалось: разница у них не пятнадцать месяцев, а три.

Она кормила их с одной тарелки, с ложечки. Рисом и далом. Из рыбы вынимала кости и клала на край тарелки.

Удаян с самого начала вел себя очень требовательно. Словно не был уверен в ее любви. Горланил, выражая какой-то свой протест, буквально с первых моментов рождения. Плакал, если она отдавала его кому-то на руки или выходила на минутку из комнаты. И успокоить его было не так-то просто. Она, конечно, ужасно уставала с ним, но видела, как он нуждается в ней.

Возможно, по этой причине она до сих пор чувствует какую-то более тесную связь с Удаяном, чем с Субхашем. Они оба не послушались ее, сбежали от нее и женились на Гори. Правда, в случае с Удаяном она поначалу пыталась принять Гори, надеялась: женитьба поможет ему остепениться, отвлечет его от этой политики. Она продолжит учиться, говорил он им, не превращайте ее в домохозяйку, не стойте у нее на пути.

Он возвращался домой с подарками для Гори, водил ее по ресторанам, по кинотеатрам, ходил с ней в гости к своим друзьям. После начала событий в Наксалбари Биджоли с мужем узнали, что студенты разрушают здания и убивают полицейских. Тогда они даже рады были женитьбе Удаяна. Ему нужно было думать о будущем, о создании собственной семьи, и они надеялись, что он не станет участвовать в этих студенческих бесчинствах.

Они без разговоров и без всяких обсуждений были готовы прятать его, если понадобится, врать полиции, если та придет в их дом. Они просто считали себя обязанными защитить его.

Родители не спрашивали, куда он уходил по вечерам, не знали, с кем встречался, просто заранее были готовы простить ему все. Потому что он был их сыном. И они оказались совсем не готовы в тот вечер потерять его.

Она поняла: больше не может видеть перед собой эти картины прошлого. Как и не может больше представлять себе жизнь Субхаша и Гори в Америке, в каком-то месте под названием Род-Айленд. И ребенка по имени Бела, которого они вместе воспитывают как муж и жена. Но теперь Субхаш потерял еще и отца. Разве он не должен приехать повидаться с ней? Всего во второй раз приехать.

Однажды утром Биджоли, как всегда, сидит на террасе, и ее посещает идея. Она спускается по лестнице и выходит через калитку на улицу. Ребятишки в школьной форме, с ранцами спешат в школу. Девочки в синих юбочках, мальчики в шортах и галстуках.

Они смеются, но видят ее, смолкают и расступаются. Да и как же им не притихнуть при виде беззубой старухи в замызганном сари? Она сама-то уж толком не помнит, сколько ей лет, зато точно знает: Удаяну этой весной исполнилось бы тридцать девять.

Она несет с собой пустую корзину из-под угля. Бредет по низине, подоткнув сари и оголив старческие икры, покрытые синюшными прожилками. Начинает водить палкой в воде. Потом наклоняется и руками выгребает из мутной зеленой воды всякий мусор. Понемножку каждый день делать так — ее план. Чтобы вокруг памятника Удаяна не накапливался мусор.