Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

Так закончилась эта история. Потом Прюитт стал свидетелем нескольких других случаев наказания заключенных, и чувство пренебрежения к товарищам по бараку начало у него постепенно исчезать. Именно это и испугало Прюитта — он стал бояться, что ему уже не захочется во второй барак. Прюитт презирал майора Томпсона и Фэтсо, презирал и боялся их. Он презирал и наказанных заключенных за то, что они безропотно позволяли над собой измываться. Он никак не мог понять происходящее, не мог понять, кто виноват во всем этом. Анджелло, тот винил армейские порядки и ненавидел службу в армии. У Прюитта этой ненависти к армии не появилось даже здесь, в тюрьме. Прюитт вспомнил, как однажды один человек утверждал, что виной всего зла — социальная система. Но разве существующая в стране социальная система не самая лучшая в мире? Нет, на этот счет у Прюитта не возникало сомнений. Но он чувствовал, что если в ближайшее время не найдет главного источника зла, то станет ненавидеть всех вокруг.

Когда на третий день утром Анджелло выпустили из карцера, Прюитт поделился этими мыслями с ним и признался, что у него пропадает презрение к товарищам по бараку и что это его серьезно беспокоит.

— Я понимаю, — с улыбкой на израненном лице сказал Маггио. — То же самое было со мной. Я даже стал опасаться, что окажусь в числе примерных заключенных.

— Точно, — подтвердил Прюитт.

— Все это пройдет, когда ты сам окажешься пострадавшим, — убеждал друга Маггио.

— Но со мной пока ничего не случилось, если не считать первого разговора с Томпсоном.

— Я рад, что нахожусь во втором бараке, — сказал Маггио. — По крайней мере они зпают, кто я такой. И когда ты попадешь во второй барак, с тобой тоже будет полная ясность. И никаких угрызений совести у тебя не останется. Избежать наказаний здесь нельзя.

Анджелло зло улыбнулся, и на его лице отчетливо проступил новый шрам, только что полученный им в карцере. Левая бровь был рассечена, и глубокая борозда пролегла вдоль всей щеки. От этого левая бровь казалась как-то неестественно вздернутой вверх.

— Поэтому тебе, Прю, нужно побыстрее оказаться во втором бараке. Тогда ты успокоишься.

Анджелло посоветовался с Джеком Мэллоем насчет перевода Прю во второй барак, и Мэллой полностью согласился с его планом. Ои сказал, что это лучший вариант, чтобы попасть во второй барак. По его мнению, за беспорядок на полке могли наказать и даже посадить в карцер, но не обязательно перевести во второй барак. Предложенный Маггио план не мог окончиться неудачей потому, что тюремные власти строго относились к любым жалобам на питание. Это значило, что не придется повторять жалобы несколько раз, «чтобы добиться перевода. Мэллой был в этом абсолютно уверен.

— Мэллой дал мне пару хороших советов, которые помогут тебе провернуть дело, — сказал Маггио. — Во-первых, не подавай виду, что очень хочешь попасть во второй барак. Они должны считать, что для тебя побои и карцер просто рай по сравнению с переводом во второй барак.

— О, нет.

— Но главное, — продолжал Анджелло, — ни в коем случае не сопротивляйся, когда тебя будут бить. Молчи, и все.

— А почему не сопротивляться? — спросил Прю.

— Потому что они только сильнее изобьют тебя, и ты ничего не добьешься.

— Но мне не хочется, чтобы меня считали трусом.

— Тогда, конечно, ты наверняка будешь сопротивляться, хотя делать этого не следует.

— Но ведь и ты, и Бэрри всегда сопротивляетесь, — продолжал допытываться Прюитт.

Анджелло горько усмехнулся и спокойно сказал:

— Конечно. И не только мы так поступаем. Но это наша ошибка, и тебе ее повторять не нужно. Мэллой всегда нас за это ругает, и он прав, но у меня не хватает терпения, да и у Бэрри тоже.

— А может, и у меня не хватит терпения? — сказал Прюитт. Ему хотелось поскорее окончить разговоры на эту тему и перейти к делу.

— Мэллой считает, что лучший способ сопротивления — упрямство. Оно их страшно злит. Мэллой отлично умеет пользоваться этим средством. Я сам убедился в этом. А мне просто не хватает способностей и терпения, чтобы пользоваться методом Мэллоя.

— А почему ты считаешь, что мне удастся делать то, что сам ты не можешь делать?

— Потому, что я знаю тебя, — гордо ответил Анджелло. — Я никогда не видел тебя на ринге, но слышал, что дерешься ты отлично. Ты хороший солдат, так же как и Мэллой. А чтобы справиться с другим хорошим солдатом, таким, как Фэтсо, нужно быть не хуже его. Тем более что у Фэтсо все карты в руках. Согласен?

— Брось ты расхваливать меня! — попросил Прю.

— Ты же сам спросил меня, а я-отвечаю тебе на вопрос, — твердо сказал Анджелло.

— Ну ладно, ладно. Что еще?

— Знаешь, как надо вести себя в карцере?

— В карцере? Ведь там приходится быть одному.

— Точно. Именно это и плохо. Мэллой утверждает, что и карцер нипочем, если действовать правильно. Прежде всего нужно совершенно успокоиться. Тебя могут посадить в карцер па два-три дня.

Первые полчаса там не так трудно. Если тебя изобьют, сможешь там отлежаться. Но забытье пройдет через полчаса, и твой мозг снова начнет работать. Делать абсолютно нечего, в карцере темно, а от мыслей некуда деваться.

— Дальше, — пробормотал внимательно слушавший товарища Прю.

— Я сам не знаю, почему так получается, по очень скоро начинает казаться, что стены ходят ходуном, надвигаются на тебя, и дышать становится нечем. Видишь ли, в карцере нельзя стоять во весь рост. И сделать можно не больше трех шагов. Так что ходьбой не отвлечешься. Вот и приходится только сидеть или лежать, оставаясь один на один со своими мыслями. Когда я первый раз попал в карцер, мне казалось, что я задохнусь. С большим трудом я удержался, чтобы не закричать. А кричать бесполезно, только голос сорвешь. Самое лучшее — спать, но большинство попавших в карцер уснуть не могут. Да и спать-то не на чем. Ни матраца, ни одеяла.

— И это все? — спросил Прю.

— Мэллой утверждает, что со всем этим можно справиться, если действовать правильно, если взять себя в руки. Я лично этого никак не могу сделать. И я все время там задыхаюсь.

— И так каждый раз?

— Да. А кроме того, мне всегда там хочется есть, а дают только ломтик хлеба и чашку воды три раза в день. Мэллой никогда не ест в карцере, а только пьет. Он говорит, что если перетерпеть первый день, то потом голод не мучает. И мыслями легче управлять. А я всегда чувствую голод и ем хлеб, и от этого только сильнее хочется есть.

— А о чем лучше думать, когда сидишь в карцере? — наивно спросил Прю.

— Мэллой считает, что лучше всего ни о чем не думать. Он говорит, что может лежать в карцере три-четыре дня и ни о чем не думать. Оп прочитал где-то о йогах и попробовал делать, как они, когда его сажают в карцер. Обычно он лежит в темноте неподвижно и смотрит на какое-нибудь воображаемое пятно перед собой. Все мысли он от себя гонит прочь.