Шерли Грау - Кондор улетает

— Положи трубку, — сказал Роберт.

Он стоял у нее за спиной, почти касаясь ее.

Она замерла с безмолвной трубкой в руке, успев набрать только первые две цифры.

— Откуда ты вдруг свалился?

— Я сидел вон в том кресле. Ты прошла совсем рядом.

— Послушай, Роберт, я занята.

Он пожал плечами.

— Положи трубку.

— Я звоню. — Она набрала третью цифру, но он быстро ударил пальцем по рычагу. — Роберт, прекрати это!

Он вырвал у нее трубку, как она ни стискивала пальцы.

— Я же сказал, чтобы ты ее положила.

— У меня свидание.

— Я его отменил.

— Ты же не знаешь с кем.

Он указал на письменный стол.

— У тебя записано в календаре. А телефон я узнал из твоей адресной книги.

У нее под волосами покалывали иголочки гнева. Она старалась унять дрожь в голосе, но ей это не совсем удалось.

— Что ты ему сказал?

— Мы поговорили очень мило. Я объяснил ему, что неотложное семейное дело требует твоего присутствия.

Она уперлась ладонями в стол и нагнулась над ним, разглядывая хрустальные пирамидки, расставленные на лакированной коже. Дурацкие штуки! Совсем здесь не на месте!

— И долго ты сидел в темноте?

— Порядочно.

Он положил ладонь на ее левое плечо, но она напрягла мышцы, и он отвел руку.

— Я пришел, когда ты начала переодеваться. Во всяком случае, так мне сказала Элин.

— Элин… — Она потрогала пирамидку и принялась рассматривать отпечатки своих пальцев на сияющем хрустале. — А где Элин?

— Я ее отпустил. Сказал, что нам неожиданно придется заняться делами.

Она все еще держала пирамидку. Ей хотелось разбить что-нибудь вдребезги, стукнуть кулаком, завопить. И еще ей хотелось, чтобы ее мысли стали ясными и логичными, такими, как всегда, такими, какими они не желали стать теперь.

— Элин очень обрадовалась. Сказала, что у нее свидание.

Быстрым движением она смахнула все пирамидки на ковер. Она не собиралась этого делать. Но мысли не слушались. И руки тоже. Что еще ей остается?

— Отойди!

Она оттолкнула его и подобрала пирамидки. Три. А их было четыре. Она на четвереньках заползла под стол и почувствовала, как лопнул чулок. Выпрямившись, она поглядела на ногу и увидела дорожку шириной в полдюйма. Только этого не хватало.

Она поставила пирамидки на место. Ни одна не треснула. Она немного успокоилась. Роберт стоял в двух шагах от нее и, скрестив руки на груди, следил за ее движениями.

— Ты такой умный, — сказала она. — Думаешь, раз ты мужчина, то уже имеешь право командовать. Да пошел ты знаешь куда!

— Хватит визжать, — сказал Роберт.

— Ты тут только потому, что мой отец решил купить Анне мужа. Я так и не сумела понять, почему он выбрал тебя, но ты оказался препаршивой покупкой. Гоняешься за каждой девкой. Анна, наверное, была бы рада освободиться от всего этого.

— Заткнись и иди на диван.

— Пошел к черту!

Она и не подозревала, что грузный мужчина способен двигаться так быстро. Он схватил ее за обе руки, повернул и опрокинул на диван.

— Дурак проклятый!

Он прижимал ее к дивану, упершись ей в грудь одной рукой. Она била по ней, но сжатый кулак оставался неподвижным. Ей трудно было дышать.

— Прекрати!

Удерживая ее одной рукой, он медленно расстегнул брюки.

— Я же сказал Брискоу, что это неотложное семейное дело.

Лицо его было темнее обычного. Кожа вокруг губ казалась совсем синей. От расслабляющего страха у, нее закружилась голова.

— Я задыхаюсь, — сказала она.

Он отнял руку, и она ощутила острую боль в груди. Кожу саднило. Каждый вздох, хотя его ничто не стесняло, был страданием.

Он смеялся беззвучным самоуверенным смехом.

— Ты только этого и хочешь, — сказал он сквозь зубы. — Хочешь.

Утром она проснулась в пустой кровати. Он ушел, пока она еще спала. Все тело у нее болело. Особенно бедро — споткнулась, поднимаясь в спальню? Или это он толкнул ее на перила? Она потрогала широкое лиловое пятно под кожей. В старину к таким синякам прикладывали пиявок.

Она встала, пошатываясь, добрела до ванны и наполнила ее чуть ли не кипятком. Вылила в воду два разных мыла и обнаружила, что густые ароматы нейтрализовали друг друга. Остался только легкий запах хлора. Она потерла вздувшуюся, распухшую губу. Ну, подумала она, надо радоваться, что хоть зубы уцелели. Глупо — в моем-то возрасте… Во всяком случае, у него на плече остались хорошенькие метки… Она улыбнулась и вздрогнула от жгучей боли в разбитой губе.

Когда вода остыла, она вернулась в спальню. Сначала она набросила на кровать покрывало. Потом приняла две таблетки декседрина и поглядела на часы. Почти девять. Пора в контору. Она быстро оделась, выбрав строгий полотняный костюм песочного цвета, и тщательно накрасилась. После горячей ванны ее волосы завились еще круче. Она разгладила их щеткой, обрызгала из пульверизатора, снова разгладила.

Остановившись у двери Роберта, она спросила у младшей секретарши:

— Он тут?

— Нет, мэм.

Секретарша была молодой и хорошенькой. Маргарет поймала себя на том, что прикидывает, спит с ней Роберт или нет.

— Он позвонил, что будет сегодня дома.

— Спасибо, душка. — Маргарет дружески помахала ей рукой. — Передайте ему, что я спрашивала.

В пять часов, на пути домой, она заглянула в цветочный магазин, купила все фиалки, какие там были, — десяток голубых букетиков, обернутых белым кружевом, — и послала Роберту, написав на карточке своим угловатым почерком: «Эфирной душе. Мне тебя не хватало в конторе».

Это и есть наступление старости, думала Маргарет, пока год проходил за годом. Незаметное притупление чувств, энергии… Личность требует все меньше и меньше. (После целой жизни бешеного требовательного визга, думала Маргарет, такая тишина довольно-таки зловеща.) Ее интерес к мужчинам спадал. Она пускала их в свою постель больше по привычке, чем потому, что ей этого действительно хотелось. Она все еще стремилась к близости, хотя уже ничего не ждала от этого союза. Рубашки, натянутые на потных плечах, больше не будили в ней желания. Твердые бедра, квадратные подбородки уже не казались ей неотразимыми. Она исследовала каждое новое мужское тело тщательно и отвлеченно, сравнивая с остальными. Перестав замечать самого человека. Ее невозмутимый, оценивающий взгляд видел уже не мужчину, но конгломерат всех мужчин, мужских тел…

И она сама — оболочка кожи и костяк, несущий ее плоть, — все больше поддавалась воздействию возраста и прошедших лет. Бедра раздавались все больше. Руки становились дряблыми. Волосы неумолимо седели.

Она начала регулярно красить волосы. И ходить в косметические кабинеты, где наборы катков разбивали накапливающийся жир, где массаж успокаивал ноющую спину. Она чувствовала, как приспосабливается к своей жизни, закутывается в нее, точно в одеяло. Волнение, истерическое веселье исчезли — но они уходили так медленно, что она не почувствовала утраты. Их сменила спокойная уверенность: я вечна, со мной ничего не может случиться. Где бы я ни была, мне все знакомо…