Анжел Вагенштайн - Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

— Оставляет, — проговорил Теодор, и лицо его стало белее салфетки.

Теодор очень редко пил спиртное. Наверно, поэтому алкоголь так быстро ударил ему в голову. Он схватил жену за руку и решительно потащил ее к выходу — несколько комичный в костюме с чужого плеча, рукава и брюки которого были ему коротки.

С самыми добрыми намерениями, генерал предложил:

— Да не беспокойтесь вы так! Хотите, я дам вам чудесную пасту: она выводит любые пятна!

— А поцеловать меня в задницу вы не хотите, господин генерал?

Вот что выпалил в ответ, обернувшись с порога гостеприимного дома, деликатнейший, застенчивый Теодор Вайсберг, член Прусской академии искусств. Вот, оказывается, чему он научился у заключенных в Дахау шахтеров-юнионистов!

У хозяйки отвисла челюсть, гости в изумлении переглянулись: это еще что такое?!

Он шел за Хильдой чуть ли ни целый час, стараясь оставаться незамеченным. Что, кстати, было не так уж трудно: пестрая толпа, которая почти круглосуточно заполняла ярко освещенные улицы Международной концессии, предоставляла для этого сколько угодно возможностей. Очевидно, рабочий день Хильды закончился. Она беззаботно глазела на витрины, не спеша рылась в выставленной на тротуарах одежде и мелочах, но ничего не покупала. Потом зашла в парфюмерный магазин и долго колебалась, выбирая губную помаду. Покрутилась во французском книжном магазине, полистала пару-тройку книг, купила какой-то журнал мод и снова вышла на Нанкинскую улицу.

Эта длинная улица тянется на много километров и может утомить любого, так что Хильда, поколебавшись, зашла в венское кафе — перекусить и отдышаться. Трудно поверить, но там подавали почти настоящий торт «Захер» и горячий яблочный штрудель — не хуже того, которым славилась в лучшие времена венская Кертнерштрассе.

Он остался ждать снаружи, где тощенькие проститутки зазывали иностранных моряков, для пущей убедительности дергая их за блузы:

— Сэйлор, эй, сэйлор-мэн! Short time two dollars, long time five dollars! Сэйлор!

«Сэйлор» — собирательное название всех матросов-иностранцев, а сделка, которую им предлагали жрицы любви, была, исходя из официального обменного курса, более чем привлекательна. Один американский доллар твердо шел за шесть шанхайских, следовательно, за короткий сеанс запрашивали сущую мелочь, да и местная пятерка за полную программу тоже не дотягивала до целого американского доллара. Сторговавшись, стороны удалялись во внутренние дворы, прятавшиеся за солидными каменными зданиями Нанкинской улицы. Там находились жилища китайцев, обслуживающих огромный город. Двухэтажные жилые постройки, по большей части деревянные, огораживали кишевшие детворой дворы. Некоторые из домишек горели во время японских бомбардировок и до сих пор не были отремонтированы. Пища готовилась на дощатых верандах, прямо под вывешенным на просушку бельем; в воздухе стоял густой смрад от горелого растительного масла и пережаренного лука. Так выглядело прибежище порока: здесь можно было выкурить трубку опиума, купить дешевую контрабандную выпивку, или отведать «любви», точно отмеренной в соответствии с прейскурантом. Официально эти темные, смрадные притоны были запрещены и преследовались полицией, однако сами блюстители порядка частенько захаживали сюда в качестве клиентов, а некоторые входили в долю в незаконном бизнесе.

Молодой человек, который сквозь стекло витрины тайком следил за Хильдой, был ее старым знакомцем. Когда-то она знала его под вымышленным именем «Владек» — по крайней мере, так он ей представился в Париже. Сейчас все это казалось давним, полузабытым сном. Он был в Шанхае уже третий месяц, и все три месяца разрывался между противоречивыми чувствами и намерениями: то он решал, что отправится к ней и потребует выложить о себе всю правду; то был готов просто-напросто надавать ей пощечин и потом навсегда исчезнуть из ее жизни. Обе идеи были абсурдны — ему категорически воспрещалось что-либо подобное. Точно так же, как публичное участие в любых беспорядках и скандалах.

В Шанхае ему многое было запрещено. И много чего ему приходилось остерегаться. Самой важной, предопределявшей все остальное задачей, было сохранить в тайне его подлинную самоличность. В Шанхае он жил по швейцарскому паспорту, японская комендатура зарегистрировала его под фамилией Венсан. Какой там Владек — вольный журналист Жан-Лу Венсан, вот кто он теперь! О том, что Хильда Браун в Шанхае, он узнал из газет: светские хроникеры писали о ней часто и помногу. Очаровательная светловолосая валькирия появлялась на коктейлях и благотворительных приемах то со своей близкой подругой баронессой фон Дамбах, то в качестве личного секретаря мужа баронессы, официального дипломатического представителя Третьего рейха барона Оттомара фон Дамбаха. Страницы местной желтой печати были полны прозрачных намеков на интимную связь господина барона со своей секретаршей. Многочисленные скандальные издания Шанхая исправно поставляли своим читателям сплетни, и работавшим в них писакам часто хватало нахальства напрямую спрашивать об этой связи баронессу, на что та неизменно отвечала только звонким смехом. Что превращало подозрения прессы почти в уверенность, но, очевидно, баронессу нимало не смущало. Она определенно располагала более достоверной информацией по данному вопросу, хотя делиться ею ни с кем не собиралась.

Этот швейцарец Жан-Лу три месяца болтался по Шанхаю в качестве корреспондента европейских газет. Часто, чуть ли не ежедневно, его можно было встретить у фотоателье «Агфа» на Северной Сечуаньской дороге. Там ему проявляли и печатали фоторепортажи, которые он рассылал по неизвестным адресам. В близлежащих питейных заведениях его часто можно было видеть в компании хозяина «Агфы», Альфреда Клайнбауэра, известного ценителя русской водки.

Жан-Лу терзался жизненно важным для него вопросом: была ли Хильда Браун, которую он знал в Париже, агентом гестапо под прикрытием? Не она ли стукнула на него в полицию, что привело к аресту, допросам и прочим мытарствам, увенчавшимся депортацией? Ведь не просто так она выдавала себя за еврейку, бежавшую из нацистской Германии? А теперь вдруг оказалась служащей дипломатического представительства той же самой Германии! Шанхай лежит в пятнадцати тысячах километров к востоку от Парижа… так что тут она, по всей вероятности, начала новую игру, уже с чистого листа, с новой легендой и измененной биографией. По новым законам Рейха еврейку не приняли бы на работу в официальное учреждение, но агент под прикрытием совсем другое дело! Да и сами послы нередко находились под наблюдением людей, формально им подчиненных: скажем, шоферов или дипломатов низкого ранга — такова была практика большинства спецслужб.