Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

— Соберите затвор.

Громов засек время. Цыганок, кряхтя и покусывая губы, довольно быстро собрал затвор.

— Подходяще, — похвалил Громов. — Выходит, что вы взяли обязательство не такое уж трудное?

— По силам, как же иначе, — простодушно признался Цыганок. — И нам, солдатам, покойно, и командирам хорошо...

— Это как же понять? — заинтересовался Громов. — Ну-ка, ну-ка, расскажите. Садитесь.

Цыганок, довольный тем, что командир не напоминает ему о сапогах, словоохотливо, без остановки, длинно ответил:

— Соревнуемся, чтобы было все в ажуре. Вначале прикидываешь, что по силам, а что нет. Я, к примеру, обязался на четверку изучить механизмы замка. Для меня, как замкового, самое выполнимое обязательство. Каждый день работаю с замком, слово свое сдержу. Правда, Околицын, наш взводный агитатор, уговаривает прицел изучать. А вдруг я не осилю, что потом будет, когда итоги социалистического соревнования подведут? Меня, конечно, в стенгазету сразу, на щит критики поднимут: Цыганок такой, Цыганок сякой и немазаный и к тому же — «сачок». Веселые картинки!.. Приходится, товарищ подполковник, соображать.

— И многие так соображают, как вы? — Громов сел на скамейку, предложил солдату папиросу, заметил на ногах у Цыганка новые сапоги, подумал: «Однано же ты, братец, пройдоха» .

— Как вам сказать, товарищ подполковник, — продолжал Цыганок, — много ли мало, за других непривычный отвечать. Спросите у старшины батареи, у него все по полочкам разложено, как в хорошем магазине. Я значусь где-то на средней полочке. Служить можно, сильно не ругают.

— Не скучно так? — Громов загасил папиросу, поискал, куда бросить окурок, но, не найдя урны, открыл коробок со спичками, с силой воткнул в него папиросу.

— Если правду говорить, скучновато, товарищ подполковник, редко приходится бывать в увольнении, не пускают.

— А других солдат?

— Пускают.

— Выходит, не заслуживаете?

— Подтянусь. Только опасаюсь: вычеркнет меня старшина Рыбалко, снова не окажусь в списках увольняемых. Колхозный клуб рядом, тысяча метров отсюда. Девчата крепкие на голоса, запоют — слышно в казарме. Тоска-а-а, хоть в самоволку беги или уши ватой затыкай. Иногда приходится это делать: паклей покрепче законопатишь их и ходишь по казарме, как глухарь. К тебе обращаются, а ты ноль внимания— ничего не слышишь... Я так полагаю, товарищ подполковник, в увольнение надо всех пускать: и тех, кто по показателям значится на верхней полочке, и троечников, которые отстают в учебе, черным карандашом помечены у старшины Рыбалко. Сам он ладно говорит: наши шефы, дружба с местным населением... А как я буду дружить, когда в увольнение не пускают, заочно или по телефону?.. Неувязка! Определенная неувязка.

— Да, да, неувязка, — в тон солдату сказал Громов. — У вас, что же, знакомая девушка есть в деревне?

— Есть, не старик ведь, двадцать третий год идет. Раньше, когда работал писарем, часто встречался с ней. Теперь только во сне. Вчера приснилась: стоит с ефрейтором Околицыным и так это миленько беседует. Эх, думаю, агитатор, не за ту тему берешься, я и сам могу такую агитацию вести, немного обучен. Девушкам главное — понравиться, чтобы внешность была у парня кругом шестнадцать, ну, само собой, обхождение и речи имеют значение. Если уж понравился — ставь точку, никто не отобьет.

В голосе Цыганка чувствовалось что-то затаенное, невысказанное. И Громов спросил:

— Значит, вы ей не нравитесь?

— Рост не тот. Стараюсь обхождением да речами обратить на себя внимание. Пока, результат— нуль. У Саньки фигура генеральская, видная. А что поделаешь: такая уж нация, эти девушки. Им фигуру покажи, плечи, грудь и нос римский. Ничего, будут и у меня мускулы, наш доктор крепко берется. Спринтер, говорит, из меня получится. Я не против, стараюсь, может быть, и в самом деле получится. — Цыганок вдруг присмирел, поджал губы, потом задумчиво сказал: — Вы, товарищ командир полка, не о такой скуке меня спрашиваете. Думаете, я не догадался? По правде говоря, совсем нетрудно выполнить такое обязательство, которое, например, я взял. Имею девять классов образования, а что в этом затворе мудреного? На средних скоростях изучу. Мне бы что-нибудь потруднее, где мозгами надо шевелить до десятого пота. В инструментальной разведке мое место. Там геометрия: синусы, косинусы, градусы.

«Да ведь это то, что надо, — чуть не вскрикнул Громов. — Ты уж не так плох. Цыганок, догадлив».

— Пойдете? — спросил Громов и, не дожидаясь ответа, начал рассказывать о всех прелестях работы с артиллерийскими приборами, о тех знаниях, которые солдат может приобрести.

Цыганок считал солдат инструментальной разведки самыми счастливыми в полку людьми. «Никаких тяжелых банников и станин, с приборчиками имеют дело. Интеллигенция. При таком положении три года службы пролетят, как одна неделя», — завидовал Цыганок разведчикам, когда видел, как они колдуют у приборов и на планшетах. Теперь вот ему предлагают, и кто — сам командир полка! Цыганок весь просиял:

— Пойду, хоть сегодня, товарищ подполковник! По геометрии я всегда получал пятерки. А преподаватель у нас в школе был прижимистый старик, Сидор Парамонович, ужасный скряга на хорошие отметки, но меня щадил. Цыганок, бывало, говорил он, не могу я вам поставить четверку, совесть не позволяет. И писал в классном журнале «отлично». Готов пойти в дальномерщики, товарищ подполковник.

— Нет, идти не надо, — сказал Громов. — Вы останетесь замковым, но будете осваивать вторую профессию в дополнительное время.

Цыганок сразу скис.

— Пожалуй, сил не хватит, — прошептал он.

—. У вас? Сил не хватит? — Громов улыбнулся: — Не верю. Вы только с виду маленький, а духом — богатырь! Вы понимаете, солдат, имеющий две профессии, — это настоящий солдат! Перед таким бойцом враг вдвойне сробеет.

— Может быть, товарищ подполковник, он и сробеет, но мне-то сейчас за двоих служить, за двоих работать... Дам слово — потом не сдержу, — продолжал упираться Цыганок.

Но тут он заметил, что подполковник посматривает под стеллаж. Цыганок поджал ноги так, чтобы Громов не видел сапог. Командир полка вновь начал говорить о тех знаниях, которые получит Цыганок, осваивая вторую специальность, о том, что эти знания пригодятся Цыганку и после службы. Цыганок уже не мог сидеть скорчившись, но и боялся выпрямить ноги.

— Согласен я, товарищ подполковник, — сказал Цыганок, полагая, что Громов сейчас же уйдет, так и не напомнив ему о сапогах.

Но командир полка вдруг предложил ему разобрать затвор. Пришлось встать. Руки у Цыганка тряслись, на лбу выступила испарина. В душе он нещадно ругал себя за то, что как следует не подумал о последствиях с этими сапогами, ругал колхозных девчат, ругал и тех, кто придумал увольнение солдат из расположения части.