Николай Камбулов - Ракетный гром

— Пусть едет.

— И Алешу берет?

— И Алешу берет...

Громов поднялся, опустил крышку пианино. В голосе Наташи он уловил нотки безразличия.

— Товарищи женщины, я вас не пойму, может быть, вы тут, без меня, — он хотел сказать «поссорились», но лишь показал руками, — столкнулись на встречных курсах? Тогда подавайте заявление в Организацию Объединенных Наций, мы вас рассудим. Арбитром позовем дядю Мишу. Согласны?.. Нет, Наталья, почему вдруг, уезжает мать? Если это секрет, пожалуйста, я молчу. — Но молчать ему не хотелось.

После ужина, который прошел без обычного оживления, он предложил Наташе совершить перед сном прогулку. Она ничего не ответила, но, накинув на плечи платок, первой вышла на крыльцо.

Галина Петровна, задержав Громова, сказала:

— Сергей Петрович, скажите мне: вы по-прежнему любите Наташу, как тогда, в том гарнизоне, когда носили ее на руках? Помните? В письмах вы мне об этом писали...

— Да. Галина Петровна, носил, носил... Неужели опять вы ее... отнимаете? Неужели, Галина Петровна?! — Он хотел пошутить, но получилось серьезно.

Гурова трясущимися руками схватила его за плечи. Из глаз ее брызнули слезы:

— Прости за то... Но сейчас не я, не я, сынок...

— А кто? Кто? — опять пытался шутить он.

Галина Петровна отрицательно замотала головой, руки ее соскользнули с его плеч, и она опустилась на диван:

— Иди поговори с ней...

Наташа ожидала у ворот. Он понял, что она нe слышала его разговора с тещей, и спросил:

— Мать серьезно решила уехать?

— Да.

— Вы поссорились?

— Нет.

— Почему же она расстроена? Ты когда домой пришла? Только что?

— Нет, вовремя... Но тебя не было дома...

— И ты решила пойти. — Он хотел сказать «к нему», но сдержался, подумал: «Черт знает что. Степан-то тут при чем? Он любит Елену. Неужели она этого не поймет?» Ему стало обидно и за себя, и за нее. За себя потому, что он не в силах был сказать ей: «Любить и быть нелюбимой — величайшая слабость», и потому еще, что на это ответил сам же за нее: «А где тот бог, который бы мог подсказать, как одолеть эту слабость? Не я первая, не я последняя». За нее обидно потому, что у нее не хватает смелости честно и прямо признаться в этом ему.

Она сказала:

— Что слышно о твоем переводе? Ты еще не дал согласия?

— Нет. Но я и там могу задерживаться на службе. Ведь тебя это беспокоит?

— Нет, нет, — заторопилась она. — Мне очень и очень хочется уехать отсюда.

— Почему? Разве работа не устраивает тебя? — Ои подводил ее к цели.

Она понимала, что Сергей догадывается, почему она настаивает на переезде, и все же не хотела открыться, надеясь, что вдали от Бородина забудет о нем, поборет свою слабость.

— И там найдется работа. Нынче всюду стройки. А я люблю свою профессию, эти котлованы, краны, блоки, запах цемента и красок.

— Отпустят ли с работы?

— Отпустят. Я жена офицера. Твоя жена, подполковник Громов. — Она взяла его под руку, но шла, не касаясь его плеча.

Он подумал: «Идем рядом, но на расстоянии, без близости душевной».

Она остановилась, говоря:

— Там будет лучше...

— Не знаю.

— А я знаю: лучше!

— Серьезно?

— Я так думаю... Пойдем, что-то мне зябко.

Он обнял ее, прижал к себе.

— Какая ты маленькая, Наташа! Совсем ребенок. — Взял ее на руки и понес, целуя в холодные щеки.

Вдруг крикнул:

— Он так носит другую! — и опустил на землю.

— Ты о ком это? — испугалась Наташа.

Он закуривал долго, никак не мог зажечь спичку. А когда вспыхнул огонек. Наташа увидела его лицо, даже разглядела мелкие капельки пота на нем, и еще больше испугалась.

— Сережа! Мне страшно, Сережа!

Он швырнул в сторону спичку, и сразу стало темно, как в мешке. Дрожал огонек от папиросы, потом огонек пополз вниз. Мрак поредел, она увидела его согнутую фигуру. Подошла, молча взяла под руку.

— Пойдем!

— Ну, пойдем...

Галина Петровна уже спала. Громов закрыл дверь в ее комнату, сел за пианино, начал тихонько играть. Наташа легла в постель. Слушая мужа, она вдруг увидела перед собой дрожащий огонек папиросы. Закрыла ладонями глаза, но огонек не исчез, а по-прежнему виделся ей, маленький огонек от папиросы. А Сергей все играл. Она не знала, что он исполняет, но музыка терзала ее сердце.

Утром у Наташи поднялась температура. Громов один провожал Галину Петровну на вокзал. Уже в вагоне теща сказала:

— Наташа права, вам надо уехать отсюда.

— От своей тени не убежишь, — возразил Громов.

— Тень, сынок, не всегда бывает. Это ты знай. Когда очень светло, тогда тени не бывает...

Из книжного магазина Бородин направился в хозяйственный. У входа в одноэтажное здание с широкой витриной он остановился, осматривая выставленные товары. Среди пузатых чайников и огромных кастрюль, шумовок и противней Бородин увидел крохотную кастрюльку, как раз ту, которую велела купить Елена для Андрюшки, чтобы готовить «мужчинке» манную кашу. Посудинка понравилась Степану, и он, подойдя к продавцу, толстому, в синем халате, и положив на прилавок связку книг, попросил:

— Пожалуйста, выпишите мне вот ту кастрюлечку.

Великан мило улыбнулся и совершенно неожиданно для Бородина детским голоском ответил:

— Опоздали, товарищ подполковник.

— Как?

— Так, продано. — Потрогав книги, продавец произнес: — Бальзак! Все говорят, что я похож на Бальзака. — Он чуть опустил голову, мол, присмотрись, и, подмигнув, пошел к витрине. Принес кастрюльку, запаковал ее в коробочку, на которой было написано «Вентилятор», положил под прилавок, сказал: — Зять купил...

Бородин направился к выходу.

— Подождите! —остановил его продавец. — Кто у вас, товарищ подполковник, родился?.. Сын... Хорошо. Люблю мальчишек... У меня внучка. Платите в кассу сорок три копейки — и кастрюлечка ваша. Платите, платите, — поторопил он.

— Вам повезло, Степан Павлович. — услышал Бородин за спиной знакомый голос, когда вышел из магазина. Это была Наташа. Она поравнялась с ним. — Я слышала ваш разговор с продавцом. Смешной дядечка. — И, пройдя немного молча, спросила: — На кого похож Андрюша?

— На меня. Зашла бы и посмотрела. Парень — богатырь! Страшно любит манную кашу. Заходи, Наталья Сергеевна. — Бородин хотел свернуть с тротуара, чтобы перейти улицу, но Наташа взглянула с досадой:

— Как же я зайду, когда ты сторонишься меня?

— Откуда ты взяла? Чего мне сторониться!

— Допустим. — Она так на него посмотрела, что он понял: она не случайно оказалась в магазине, не случайно пошла вслед за ним.

— Будем здесь стоять или пройдем в сад? — спросила Наташа и взяла у него коробочку. — Что ж, помолчим? — И, не дожидаясь ответа, повернулась, тихонько пошла в парк.

Он догнал ее, когда она свернула в боковую аллею.