Николай Камбулов - Ракетный гром

— Я старший лейтенант Малко. Михаил Савельевич. — Слово «Савельевич» Малко подчеркнул, чтобы обратить внимание маршала. Но тот, отхлебнув глоток чаю, покачал головой:

— Слышал, слышал и что Малко и что Михаил Савельевич. — И вдруг, посмотрев на кроссворд, сказал: — Не знаете слово из пяти букв, обозначающее состояние человека?

— Порыв, товарищ маршал!

— Точно, порыв... Молодец, быстро соображаешь. А вот еще слово из шести букв, обозначающее торжество, ликование?

— Победа, товарищ маршал!

— Угадал, по-бе-да, — заполнил он свободные клетки. — Теперь все, кроссворд полностью расшифрован, память свою малость пошевелил. Значит, чайку не желаете? Может, стесняетесь? Нет. Тогда извините, я еще стаканчик.

Он возвратился с полотенцем. Вытер широкое лицо, шею, грудь, сказал:

— Курите?

— Балуюсь, товарищ маршал...

— Балуетесь... Ага, а водочку употребляете? Тоже нет! Так-так... Женаты?

— Недавно женился.

— Дети есть?

— Дочка, три годика.

— Хорошо. А сколько вам лет?

— Тридцать два осенью исполнится, товарищ маршал.

— Многовато для старшего лейтенанта. Взводом командуете?

— Взводом, товарищ маршал.

— Да вы садитесь. — Он посмотрел в пустой стакан. — Пожалуй, еще один осилю. Побалуйтесь, — положил на стол пачку сигарет и скрылся за ширмой, но тотчас возвратился без стакана: — Кончилась заварка. — Посмотрел на телефон, махнул рукой: — Хватит, чай не водка, много не выпьешь... Иногда стопочку выпиваю. Отчего же нет! Вот приду домой и скажу жене: с устатку, мать, налей-ка. Сначала поворчит: «Солдатам запрещаешь, а сам с устатку!» Верно, запрещаю. Таков порядок, а порядок — наиглавнейший маршал в войсках. Ничего не могу поделать, слушаюсь, товарищ порядок! И никаких отступлений. Закон для всех один. Вот так... Михаил Савельевич. Дома можно, дом — это не войска. Так что не обманывайте людей насчет водочки. Или действительно совсем не употребляете? А может, балуетесь? Курите-то вы по-настоящему, а говорите: балуетесь. Негоже кривить душой... Сидите, сидите.

Во рту у Малко пересохло, по спине прокатывался то холод, то жар. Его трясло. Маршал это заметил, поспешил успокоить:

— Да вы не волнуйтесь. — Он взял его за плечи, посадил на место, а сам начал ходить, заложив руки за спину. Остановился, сказал:

— К пускам готовы?

Малко вскочил:

— Так точно, товарищ маршал!

Талубаеву понравился ответ.

— Сколько во взводе отличных специалистов?

— По новому комплексу пусковой установки два.

— Маловато. Что ж, есть причина, новую технику вы получили сравнительно недавно... По какому вопросу вы хотели обратиться ко мне?

— От отца хотел привет передать. Мой отец на фронте служил у вас, товарищ маршал, интендантом армии.

— Помню Савелия Матвеевича. Помню, помню. Где он сейчас?

— Работает в министерстве торговли, начальник управления.

— Ответственная работа. Передайте ему от меня привет. Да скажите, что чаем плохо торгуют. В Нагорном порядочного чая нет. Значит, вы сын Савелия Матвеевича?

— Так точно, сын, товарищ маршал.

Талубаев вдруг потускнел. Его седая голова чуть наклонилась, будто он что-то рассматривал под ногами.

— Что же вы, Михаил Савельевич, так плохо служите? Докладывали мне о вас. Не могу понять. — развел он руками. — Тридцатидвухлетний мужчина, сын фронтовика, заболел карьеризмом. И вы шли ко мне, чтобы я заступился за вас, пожалел? За этим пришли? Отвечайте!

— Я, товарищ маршал... я почти за этим шел, но хотел признаться, что я, что я во всем виноват и все силы приложу, чтобы стать достойным офицером. Я клянусь: буду хорошим офицером, только не надо понижать в звании. От меня жена уйдет...

— Андрей! — крикнул маршал. — Да завари ты чаю! — Он сел, покрутил в руках флейту. — Приказа командующего войсками округа я не могу отменить, товарищ лейтенант... Не могу, не имею права.

Появился Андрей, молоденький лейтенант, краснощекий, с лохматыми черными бровями. Он поставил чайник и молча удалился за перегородку.

— Одолел два иностранных языка, — кивнул вслед лейтенанту Талубаев. — Штудирует сейчас арабский. Пейте, — подал он стакан Малко.

Но тот наотрез отказался, ему было не до чая: слово «лейтенант» гвоздем вонзилось в мозг, жгло. Хотелось немедленно выскочить из палатки, но он не знал, как это сделать, и лишь поглядывал на дверь, подыскивая повод уйти.

— Что, неудобно в компании с маршалом? — заметил Талубаев. — А рвался в начальство! — усмехнулся он такой отцовской улыбкой, что Малко немного стало легче. — Ты дело люби, пост и чин сами к тебе придут, в ножки поклонятся: принимай нас, Михаил Савельевич, ты достоин этого. Договорились?

— Я все понял, товарищ маршал. Разрешите идти?

— Так уж и все понял! Э-э, братец, ты не спеши, всего ты еще не понял. Не тот ты человек. Не тот. А может, и тот? Как, завтра производите пуски?

Малко хотел было сказать, что он выполнит задачу на «отлично», но спохватился:

— Я буду стараться, на что только способен, все знания отдам.

— Пора, пора взяться за ум, пора... Что ж, желаю, товарищ лейтенант, успеха. Отцу передайте: пусть лучше торгует, — бросил он уже вслед.

Стояла прежняя тишина, по-прежнему шел редкий дождь и пахло грибами. Но все это для Малко не существовало. Он пробирался по лесу как во сне: впереди почему-то лицом к нему шагал Талубаев, в синих спортивных шароварах, в нижней сорочке.

— Где вы были?

Малко огляделся: за столиком сидел Бородин.

— У маршала, товарищ подполковник.

— У маршала? Ну-ка, ну-каj расскажите...

— Сейчас. — Малко взял флягу с водой. Не отрываясь, осушил ее полностью. — Сейчас расскажу...

«Шаги старшего лейтенанта становились все глуше, и наконец наступила тишина, как в развалинах старой крепости.

Молчал лес, молчало небо.

Молчал и я.

За спиной в палатке горел переносный электрический фонарь. Рядом, у моих ног, неподвижно лежала полоска света.

Мне не хотелось идти в палатку, и я, сев на прохладную землю, начал смотреть на серебристую ленту света. Я так долго смотрел, что совсем забыл о наступившей ночи: светлая полоска для меня была целым миром — все виделось увеличенно, даже слишком увеличенио. Обыкновенные букашки казались автомобилями с нежной для глаз окраской. Они шли по улицам покойно и деловито. Комочки земли виделись многоэтажными домами необыкновенной конструкции. На их плоские крыши садились вертолеты. Один из них задерживались, другие, прикоснувшись, тут же улетали, видимо, торопились по своим неотложным делам.

Город утопал в растительности. Но растительность была не зеленой, а серебристо-синей.

Orpoмнoe движение и по улицам и по воздуху не издавало раздражительного шума, звуки еле слышались. Но я их различал, улавливал музыку, мотив. Мои пальцы невольно начали перебирать воображаемые клавиши баяна.