Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— Я знаю, к чему ты клонишь. Давай прогуляемся и поговорим.

Мы молча дошли до конца сада и сели на каменную скамью. Скамья была холодная, вокруг шелестела листва деревьев, щебетали птицы. Я никогда не забуду этой сцены. Мария Кораль объявила мне, что хочет выяснить наши отношения и поставить точки над «и». Она призналась, что вышла за меня замуж по расчету, не питая ко мне никаких чувств. Что совесть ее чиста, потому что и я не был жертвой обмана, так как вступил с ней в брак с выгодой для себя. Что наш союз можно было бы считать недостойным, не будь он оправдан тем, что в противном случае нас ждали испытания в тысячу раз страшнее.

— Люди сначала хорошо узнают друг друга, а потом женятся, — добавила она, — мы же с тобой вступили в брак, чтобы лучше узнать друг друга.

Она говорила, что наши отношения носят сугубо условный характер и нам следует сохранять благоразумие. Поспешное сближение может лишь осложнить наши отношения, породить ревность, которая даст нездоровую пищу сплетням и пересудам. К тому же она, как женщина достойная (при этом она скромно потупила глаза и слегка покраснела), не может опуститься до подобного распутства.

— Конечно, жизнь, которую я вела, не дает мне права требовать уважения к себе. Я работала акробаткой в самых отвратительных заведениях, но в остальном я всегда вела себя достойно.

В глазах ее светилась надежда на то, что я ей верю. На ресницах нависла непрошеная слеза, словно первое дуновение весны, словно первая снежинка, словно росток цветка.

— Если я сблизилась с Леппринсе, то потому лишь, что полюбила его. Меня, девчонку, ослепило его богатство, его личность. Но я не сумела возвыситься до него. Я из кожи вон лезла, ублажая его, но в ответ видела одно только раздражение, присутствовавшее в каждом его жесте, в каждом слове, в каждом взгляде, в каждом поступке. Когда он выгнал меня, я приняла это как должное. Он был первым мужчиной в моей жизни… и последним до сего дня. Если ты будешь относиться ко мне с уважением, я тоже буду уважать тебя. Если же ты потребуешь от меня близости, я не стану тебе противиться, но тогда я, наверное, уйду от тебя. И виноват будешь ты один, потому что ты меня унизишь. Ты — мужчина, поэтому тебе решать. Но только знай, решение, которое ты примешь, надо будет выполнять.

— Я готов принять твои условия! — воскликнул я.

Она наклонилась и поцеловала мне руку. Так проходили наши дни на курорте. Тогда они казались мне приятными, теперь я вспоминаю о них, как о самых счастливых в моей жизни. И это сущая правда. Часто о событиях, которые кажутся счастливыми в момент их совершения, вспоминаешь с горечью, а бывает и так, что о самых банальных событиях вспоминаешь потом как о самых счастливых. Первые забываются мгновенно, вторые — заполняют собой всю жизнь и утешают в несчастье. Я лично отдаю предпочтение вторым. Соглашение, заключенное между мной и Марией Кораль, я выполнял неукоснительно. Наши отношения были весьма натянутыми, хотя мне по крайней мере не требовалось особых усилий соблюдать условия договора. Мария Кораль оказалась на редкость молчаливой и скромной спутницей. За день мы едва перебрасывались полдюжиной реплик. Гуляли порознь, и, если вдруг сталкивались где-нибудь в лабиринте сада, задерживались на мгновенье, обменивались парой слов и снова пускались в путь каждый сам по себе. Однако слова, которыми мы обменивались, были отнюдь не любезными. Обедали и ужинали мы вместе, придерживаясь принятых в обществе условностей и еще потому, что Мария Кораль предпочитала, чтобы меню заказывал я, так как французские названия блюд приводили ее в замешательство.

— Ты, наверное, никогда ничего не ела, кроме бутербродов с колбасой, — как-то съязвил я.

— Зато, — парировала она, — я, по крайней мере, не пытаюсь делать вид, что всю жизнь питалась икрой и омарами.

Я рассмеялся, оценив ее находчивость, ибо в такие минуты в Марии Кораль проявлялись лучшие черты ее характера, свойственные простой, бедной, запуганной девушке. Тогда ей было всего девятнадцать лет. Она и не подозревала, что я ее понимаю как никто другой. Со своей стороны, хотя я и не хотел себе в этом признаться, я надеялся в глубине души, что рано или поздно моя нежная сдержанность по отношению к ней будет вознаграждена. Тихая атмосфера курорта располагала к подобным мечтам. Нас окружали покой и безмятежность. Мария Кораль и я были единственными молодоженами среди всех этих больных людей. Многие обитатели курорта, как я потом узнал от официанта, никогда не покидали комнат, а некоторые из них даже постелей, дожидаясь своего смертного часа. И кроме нас двоих никто не доходил до конца сада во время прогулок, разве что кого-нибудь возили туда в колясках или доводили под руку заботливые слуги. Среди этого общества человеческих развалин я подружился с престарелым математиком, который представился как изобретатель нескольких революционных открытий, почему-то проигнорированных правительством. Он разглагольствовал о непрерывном движении и, переливая из пустого в порожнее, как никто умел толочь воду в ступе. Беспорядочность мыслей и невнятная речь придавали его рассказам поэтичность детской легенды. Познакомился я также с престарелым политиком-радикалом, который заставил меня слушать рассказы о его многочисленных любовных похождениях, несомненно, являвшихся плодом его необузданной фантазии, вызванной длительным заточением на курорте, порождением одиночества, проросшего, словно вьюнок, на потрескавшихся стенах заброшенного монастыря. Как-то раз перед заходом солнца мы сидели с ним сонные на террасе. Сад выглядел пустынным. И вдруг из-за густо посаженных, стриженых кипарисов с решительным видом возникла Мария Кораль, в одиночестве гулявшая по саду. Политик мгновенно водрузил на нос очки, дернул себя за остроконечную бородку и, подтолкнув меня локтем, сказал:

— Поглядите, какой бутончик!

— Эта дама — моя жена, — ответил я.

Занималась заря, и чистое, безоблачное небо рассеяло разреженный полусвет на пустынные улицы. Автомобиль остановился на повороте улицы, и два человека в пальто, предохранявших их от утренней прохлады, вышли из машины, одновременно взглянув на свои ручные часы. Не проронив ни слова, они подошли к полицейскому в униформе, который стоял у подъезда, охраняя вход. Полицейский встал по стойко «смирно». Один из подошедших достал из кармана кисет с табаком и бумагой и предложил остальным закурить. Полицейский принял угощение, и несколько минут они молча скручивали сигареты.

— Это произошло у вас на глазах? — спросил обладатель кисета.

— Нет, инспектор. Мы услышали взрыв и сразу бросились сюда.

— Свидетели есть?