Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

Я кивнул.

— Очень любезно с твоей стороны. Спасибо. Я совсем здорова.

— Возможно, но тебе лучше полежать в постели, а не разгуливать раздетой по квартире. Ты действительно не хочешь, чтобы я вызвал врача?

— Нет. Иди на работу. Я сама о себе позабочусь.

Я отправился на работу. Когда я вернулся домой, Марии Кораль не было. Она пришла поздно, холодно поздоровалась со мной и заперлась у себя в комнате, даже не потрудившись дать мне хоть какие-то объяснения. Сам же я не захотел ни о чем ее расспрашивать. Да и вряд ли она смогла бы мне ответить, почему плакала ночью. Вероятно, ей что-нибудь приснилось. А может быть, то были слезы облегчения после выпитого настоя из трав? Я предпочел забыть от этом случае, но мне еще долго вспоминалась Мария Кораль, плачущая на моем плече.

Немесио Кабра Гомес свернул с тропинки и углубился в заросли кустарников и ежевики. Местность нельзя было назвать дикой, но ночь делала пугающим и величественным то, что при свете дин выглядело совсем иначе. Немесио падал, вставал и снова падал, оставляя лоскутки своей и без того рваной одежды на ветвях и вереске. Начался крутой подъем, и доморощенный скалолаз стал задыхаться и кашлять, но не остановился. Ночь была холодная, пасмурная, безлунная. Немесио карабкался вверх по косогору, пока не достиг эспланады. Он уселся перед ней среди зелени на корточки и, съежившись и отбивая дробь зубами от страха и холода, стал ждать. Когда его покрасневшие глаза заметили на горизонте первые проблески рассвета, он поднялся, пересек эспланаду и прижался к стене из красноватого камня, чтобы его не заметили часовые. Крепость спала. Светало. Скользя вдоль наружной стены, он добрался до запертой потайной двери, от которой ответвлялась зубчатая стена, на фоне которой вырисовывались в пасмурном утре две фигуры, закутанные в плащи. Перебежав на четвереньках открытое пространство, Немесио прижался к стене за выступом. В нескольких метрах от него пролегал ужасающий ров Монтхуика. По тропе, ведущей к потайной двери крепости, ехал, сидя по-дамски на осле, капеллан. Он назвал себя по имени, и часовые открыли потайную дверь. Из своего укрытия Немесио увидел две приближающиеся к крепости кареты, запряженные лошадьми: в одной из них ехали люди в штатском, в другой — военные. Уже совсем рассвело, и город открылся взору притаившегося Немесио. Прямо перед ним виднелась портовая пристань, справа, потонув в дыму заводских труб, простирался индустриальный район Оспиталет, слева — Рамблас, Китайский квартал, древние развалины, чуть выше, почти за спиной — буржуазный и господский район Энсанче. Крепость оживала: отдавались приказания, звучали горны, слышалась барабанная дробь, топот солдат, звон засовов, щеколд, висячих замков, цепей и железных решеток. Боковая дверца открылась, и оттуда вышла процессия. Церемониальным маршем прошел отряд солдат, за ним следовали один за другим осужденные; замыкали шествие капеллан и представители власти. Мужчина со шрамом шел хмурый, вперив взгляд в землю, погруженный в свои мысли; Хулиан был бледен, глаза его глубоко ввалились, ноги подгибались, потому что жандармы, зная о близкой его смерти, даже не перевязали ему ран. Молодой парень, который плакал в полицейском управлении, теперь уже не плакал: он, словно уже переселился в мир иной, двигался автоматически, а его широко раскрытые глаза, казалось, упивались голубизной неба. Немесио не выдержал, выскочил из своего укрытия и закричал. Но его никто не заметил, а крик потонул в грохоте барабанов. Осужденным завязали глаза. Священник приблизился к несчастным, пробормотал молитву, и солдаты выстроились шеренгой. Офицер отдал соответствующий приказ, прогремел сухой залп, и Немесио потерял сознание.

Когда он пришел в себя, солнце уже стояло высоко. Не чувствуя уколов шипов, Немесио пробрался сквозь заросли ежевики к тропе и уселся на скамью у ворот крепости. Там его и обнаружил вечером возница, доставлявший провизию в крепость. Увидев полуголого, окровавленного Немесио, с отвисшей челюстью, устремившего взор в бесконечность, он принял его за больного. Сообщил жандармам, и те выслали за ним караульных. Врач засвидетельствовал у него потерю рассудка, и Немесио, так и не вымолвившего ни единого членораздельного слова, отправили в сумасшедший дом Сан-Баудильо-де-Льобрегат, где он и провел больше года в одиночной камере, испытывая мучительные угрызения совести и преследуемый страшными видениями. Только спустя год, когда комиссар Васкес просматривал архивные документы по делу Савольты, пытаясь разобраться в этом запутанном лабиринте, он вспомнил о Немесио и отправился навестить его.

Мария Роса вскрикнула и уронила чашку с кофе на ковер. Леппринсе с невозмутимым спокойствием нажал несколько раз на кнопку звонка. Сразу же явился управляющий, кутаясь в халат и торопливо снимая с усов чехольчик, зацепившийся за уши.

— Вы меня звали, сеньор?

— Уберите это, — приказал ему Леппринсе, делая вид, что не замечает наусников.

Управляющий поднял чашку с блюдцем, ложечку, накрыл салфеткой коричневатое пятно, от которого исходил пар, вышел, снова принес кофе, поклонился и снова ушел.

— Прости меня! Я такая неуклюжая! Сама не знаю, что со мной творится. У меня вдруг закружилась голова. Я просто в отчаянии.

— Незачем извиняться, дорогая, — живо перебил ее Леппринсе. — Такое может с каждым случиться.

При этом он украдкой взглянул на меня, давая понять, чтобы я перевел разговор на другую тему. Мы находились в превосходном особняке, купленном Леппринсе на склоне холма Тибидадо. Однажды мы с Марией Кораль получили по почте приглашение, которому немало удивились. В нем черным по белому было написано, что супруги Леппринсе имеют честь пригласить супругов Миранда отужинать в ближайшую среду у них в доме и так далее и тому подобное. Мария Кораль решительно воспротивилась:

— Не хватает еще, чтобы я участвовала в этой комедии. Добрый вечер, сеньора, превосходный ужин, сеньора, — передразнивала она с комичными ужимками и расхаживала по комнате, смешно покачивая бедрами. — Дерьмо все это!

— Зачем ты так! Просто Леппринсе захотел повидать нас и приглашает к себе в гости. Мы не виделись уже целую вечность, он ничего не знает о нас. С нашей стороны не очень-то вежливо по отношению к нему. В конце концов, мы ему многим обязаны, верно?

— Нечего пресмыкаться перед ним и рыть носом землю. Ты честно зарабатываешь деньги.

— Ерунда, — возразил я, не повышая голоса. — С моими способностями сам по себе я бы никогда не достиг того положения, какое занимаю теперь. К тому же речь идет всего-навсего о том, чтобы принять приглашение в гости, провести спокойно вечер, пожелать им всего доброго и уйти.