Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

И тут мне показалось, а может быть, это лишь плод моего воображения, что шофер иронически усмехнулся.

На лестничной площадке стоял еще один полицейский, который при появлении начальства тоже встал по стойке «смирно». Из двух дверей, выходивших на лестничную площадку, одна была закрыта, а другая распахнута настежь. Инспектор проник в открытую дверь и, принюхавшись, сразу же почуял знакомый резкий запах. Затем вернулся на площадку и снова посмотрел на свои часы.

— Когда это произошло? — спросил он у полицейского.

— Точно не могу сказать, инспектор. Нам не пришло в голову тогда посмотреть на часы. Мы патрулировали на улице, как вдруг раздался взрыв. И мы сразу же побежали сюда. Из окна валил дым, и кто-то истошно кричал. Мы стали стучать в дверь и звать сторожа, но никто не отзывался. Тогда мы взломали замок прикладами, поднялись по лестнице и увидели все это. Там был мертвый. Мы позвонили вам и вызвали санитарную карету. Не знаю, сколько времени прошло, приблизительно минут двадцать-тридцать, не больше.

— Откуда неслись крики?

— Из этого дома, сеньор инспектор. Здесь жила пожилая супружеская пара и служанка. Служанки нет. А жена жива и невредима. Она-то и кричала.

— Она все еще здесь?

— Нет, сеньор. Она у соседей, — и он указал на запертую дверь. — Мы разрешили ей туда пойти, она слишком испугана. Хотите, я приведу ее?

— Нет, пока не надо. Служанка вернулась?

— Нет, сеньор инспектор. Она вернется только через несколько дней. Кажется, она уехала еще в субботу к своим родным в деревню на какое-то торжество. Думаю, на забой борова.

— Хорошо. Ты оставайся тут на страже, а мы войдем.

Кроме едкого запаха пороха, в квартире не было заметно никаких следов насилия. Большие цветочные вазы и другие украшения в прихожей и коридоре оставались в целости и сохранности.

— Бомба, разумеется, была небольшой взрывной силы, — заключил спутник инспектора, — иначе взрывная волна разбила бы фарфор вдребезги.

Инспектор согласно кивнул. Они подошли к массивной темной двери в глубине коридора.

— Здесь?

— Наверное.

— Дверь дубовая, прочная, добротная, — заметил спутник инспектора, ощупывая дверные петли. — Теперь уже таких не делают.

Инспектор открыл ее, и оба мужчины вошли. Санитары остались в коридоре. Комната, по всей видимости кабинет, являла собой жалкое зрелище. Мебель превратилась в обломки, картины свалились, ковер на полу прогорел посередине и обуглился по краям; обои на стенах, сорванные взрывной волной и осколками, болтались лоскутами, обнажая штукатурку. Под столом красного дерева лежало безжизненное тело. Инспектор склонился над ним.

— Крови нет ни на лице, ни на одежде.

Человек, сопровождавший комиссара, вероятно эксперт по взрывам, измерял расстояние сантиметром.

— Скорее всего, он заметил бомбу и отпрянул назад. Бомба взорвалась на полу в том месте, где ковер прогорел дотла. Взрывной волной опрокинуло стол, и тело оказалось внизу, под его прикрытием.

— Значит, он мог остаться в живых?

— По-моему, да. Я склонен думать, что он умер не от бомбы, а от разрыва сердца. Бомба была маленькой. Взгляните на потолок: ни плафон, ни лампочка не пострадали.

Из коридора послышался голос:

— Можно войти?

И, не дожидаясь ответа, в кабинет вошли еще двое мужчин. Один из них среднего возраста, другой — старик. Старик со спутанной бородой, в массивных роговых очках, который держал в руке докторский саквояж, был судебным врачом, а тот, что помоложе, одетый во все черное, — судья.

— Добрый день, сеньоры! Что тут произошло? — спросил судья, который, наверное, еще только начинал свою деятельность в Барселоне.

Судебный врач опустился на колени перед трупом и стал тщательно его ощупывать. Затем спросил, где можно помыть руки.

— Я не смог предупредить судебного исполнителя, чтобы он явился сюда, — объяснил судья. — Два часа назад он пошел пить кофе и до сих пор не вернулся. В этой стране нет порядка.

— Доктор, какова причина его смерти? — спросил инспектор у врача, когда тот, вымыв руки, вернулся и вытирал их на ходу носовым платком.

— Откуда я знаю. От бомбы, наверное.

— Но ведь на трупе нет никаких следов насилия?

— Ах, нет?

— Фотограф не приходил? В Англии всегда делают фотографии на место преступления, — заявил судья.

— Нет, сеньор, тут не свадьба, чтобы фотографировать.

— Послушайте, здесь я диктую, что надо делать, а чего не надо. Я — судья.

Один из санитаров, заглянув в дверь, спросил:

— Можно забирать покойника или вы ждете, пока он начнет разлагаться?

— Имейте уважение! — устыдил его судья.

— С моей стороны все готово, — заявил врач.

— Сделайте, по крайней мере, зарисовку, — потребовал судья.

— Нет уж, увольте, я не художник, — ответил инспектор.

— Может быть, вы сумеете? — обратился он к эксперту по взрывам.

— Нет, нет, — отозвался тот рассеянно: маленькой лопаточкой он наполнял пеплом и осколками вынутые из кармана пробирки.

— Не смейте ни к чему прикасаться, пока не придет судебный исполнитель, — потребовал судья, увидев, что санитары подхватили труп.

— Мы не собираемся торчать здесь все утро, — ответили санитары.

— А я сказал — не трогать, — повторил судья. — Мне надо составить акт.

Оркестр заиграл «Королевский марш», и его величество дон Альфонсо XIII вошел в залу вместе со своей супругой — королевой Эухенией в сопровождении свиты и приближенных. Король был в кавалерийской форме, и огни отражались в золотом шитье его мундира. Гости стоя встречали его бурными, продолжительными овациями. Леппринсе поспешно вышел им навстречу, чтобы воздать королевские почести почетному гостю. Король, добродушно улыбаясь, пожал французу руку и похлопал его по плечу.

— Ваше величество…

— У тебя превосходный дом, — похвалил дон Альфонсо XIII.

Леппринсе поцеловал руку донье Виктории-Эухении. Мария Роса, словно парализованная внезапно охватившей ее робостью, стояла в окружении дам, пока муж повелительным жестом не велел ей приблизиться. Вся трепеща, она вышла вперед и склонилась в глубоком реверансе перед августейшими особами. И в ту же минуту свита расступилась и король с королевой и своими приближенными смешались с гостями.

— Вы оказали мне великую честь, посетив мой дом, — проговорил Леппринсе, фамильярно обращаясь к королю на «вы», решив, что такое обращение будет наиболее приемлемым в частном разговоре.

— Дорогой друг! — ответил монарх, беря его под руку. — Ты думаешь, я не понимаю, что своим визитом даю тебе возможность приобрести больше голосов избирателей на предстоящих в ноябре муниципальных выборах? Но и я надеюсь с твоей помощью завоевать расположение каталонцев. Мне необходимо приобрести популярность в этом захолустье, — и оба засмеялись, очень довольные собой.