Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе

Приедешь?

Фурман – Люде Лукашовой

Начало февраля, Москва

…Шапку – мою верную белую шапку с косой полоской на лбу, как у красногвардейца, только в другую сторону, и с дыркой, прогрызенной Рифом, – ее отдали в ремонт и чистку до 8 февраля! Будто бы ей нужен этот ремонт! И чистка! Химическая!!!

О-ох, как я устал…

НАМ НАДО БЫТЬ МУЖЕСТВЕННЫМИ И СИЛЬНЫМИ, или хотя бы говорить короткими, вескими фразами и пить-пить-пить, словно мы хемингуэйские герои. Перечел почти весь его двухтомник и люблю рассказ «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера»…

Скоро меня заберут в армию.

УЖ ОНА-ТО ВЫБЬЕТ ИЗ … ВСЮ ДУРЬ!

ГНУСАВЫЙ ГОЛОС: не ездь.

не ездий.

не ехай.

не надо.

«В маленьком зеркале глаза, губы, иногда руки у глаз и губ. И пальцы – пожалуй, самое правдивое из того, что есть в зеркале: если они и трясутся, то совершенно, исключительно незаметно, поверьте.

Ничего не написал. Ну ладно…

А там – вечера в чужой комнате у чужих людей. Зимой рано темнеет. И столовые. Денежные расчеты. И стыдно просить у ХОЗЯЙКИ чай, сахар, ложечку. Работа-прописка-выписка-военкоматы-учеты-устройства. Друг, в лучшем случае два (подлец – ты или я – как к себе обращаться?), которым можно через день поныть и посетовать на дрянную жизнь. Душные попытки развеселить товарищей на средах… и так далее».

Вот как просто стать грязным. И даже то, что вывод из всего вышесказанного один – «вышка», не оправдывает ни одного слова. И кавычек тоже. Теперь об этом хватит. Стыд. Но…

Хотя говорили-говорили о том, чего мне не хватает, чтобы остаться, но здесь уж совсем ничего не хватает, но все хватает за руки и за ноги и тащит в «пучину морскую», а ведь не рыба же я ХЕК. Как только вернут шапку, хочу обратно…

Вчера, в бурном разговоре с папой и мамой на эту животрепещущую тему, мною было сказано след. – е: а именно: я сказал:

«Моя главная цель в жизни – это выжить».

Недоуменные взгляды. Но продолжаю:

«Да. Это главная цель всех и каждого, кого бросают в жизнь. Только мне, в отличие от животного, сделать это намного сложнее, потому что меня не только могут съесть на каждом шагу, но я еще и сам могу себя убить. Этим человек отличается от животных – он может покончить жизнь самоубийством».

Я еще много всего сказал. И еще кто-то сказал, а я потом повторил и повторил (боюсь сказать «повторяю»):

«КАЖДОМУ СВОЕ».

Все это есть правда и объективная реальность, за исключением моральных, нравственных, орфографических и прочих ошибок, а остальное верно.

Признаюсь, что писал все это, с первой до последней строчки, не по своей вине выпимши и накурившись, хотя не употребляю ни того ни другого в быту и личной жизни. С мокрыми местами иду спать.

Это уже на следующий день.

Много чего обязан был бы написать; да и сомневаюсь, нужно ли отправлять такие путаные послания: их лучше уничтожать или хранить в темных местах.

Но пусть будет «каждому свое».

Фурман – Марине Логиновой

6–7 февраля, Москва

Нет, просто Добрый Друг.

Давно уже: годы ли, месяцы – мечтаю я рассказать Тебе о чем-то. Есть особое чувство, желание приблизиться к человеку, в общем-то мало до того известному, но в котором предполагаешь, тайно лелея в себе, массу и даже погибель разнообразнейших и прекрасных достоинств и качеств. Приятно и бодряще жить, проходя сквозь великие и малые беды и невзгоды, неся в своей закопченной свечным огнем впалой и узкой груди крепкую, счастливую мысль о существовании, пусть в нόчи и полдне тоскливого пути, такого живого человека; коий, быть может, и не догадывается о твоих этих и подобных мечтаниях и фантазиях… Тем более радостно растить в себе такое чувство в наше холодное и весьма печальное и трудное для проявления его, этого чувства, время, когда люди – не разумеющие молодые и обезумевшие старики – в который раз за эту полную прискорбных ошибок Историю предпочитают грубость, злобность, обман и жестокосердие – осознанному добру и… впрочем, что нам толковать о сих вещах – без толку. Вспомним лучше о вещах, по возможности не внушающих негодных уныний – а полных задушевности и тайной радостной нежности (Ты не относишься предосудительно к этому слову?)…

…Сейчас я каждую ночь шлю – точнее, только пишу – письма, длинные и глупые. Дело за малым – нет ответов.

Так хочется видеть всех вас, далеких, рядом…

Может, плохо и неправильно так спрашивать, но что у тебя с «Товарищем», с ребятами?

Даже если есть что сказать об этом и обо всем, и хочется, – тебе не придется, наверное, слать письмо в Москву, потому что я твердо уверен, что скоро приеду в Город и останусь по крайней мере до лета. Или нет? О-ох…

Фурман – без адресата

Начало февраля, Москва

Вот уже третью ночь я остаюсь один перед листом и говорю с людьми, которых я люблю и которых здесь нет.

В эту ночь я зажег свечу.

Я еще не знаю, с кем буду говорить сегодня, и родные лица близко придвигаются к глазам. После вчерашнего письма я почувствовал, что не могу не встретить вас, мои товарищи, ночью: сейчас, и завтра, и в другие ночи. Это стало для меня необходимостью…

Свеча горит плохо, но попробую быть откровенным до… не хочу писать «конца» – а до чего? До того, пока говорится.

Из всех людей я хочу быть только с вами. Вообразив, что вас нет, я кончаюсь, мои мысли и желания обрываются, я не могу и не хочу существовать.

Зажгу свет и буду говорить «ты», так ближе, а свечка гаснет, как ни старайся. Выходит совсем не такое письмо, о котором думал. Наверное, на третий раз надо молчать. И сейчас пробежала мысль: и на все остальные тоже надо было. Плохо. Или вместе петь в темноте.

Мысли разворачиваются, уходят, а писать боюсь. Кто ты?!! Почти все, о ком я думаю, говоря «вы»…

не знаю, не знаю как сказать, чтобы… понять?

Ты поймешь смотри

Нателка, Людка, Таня, Лариска, Вовка, Ирка, Людка Минина, Маринка Логинова

Что это? Или просто так много… вас – ведь один Вовка

ТЫ ПОНИМАЕШЬ? ТЫ ПОНЯЛА, ЧТО Я ПОДУМАЛ

Я сошел с ума, да? Я ненормальный, так?

или дурак и осел

Ближе вас, да – вас всех – у меня нет, никого

А кто вы мне – все – сестры? Я псих?

Я же не могу не имею права с этим к вам!

Я говорю: Ты поняла?

Вопрос себе: я в грязи или это глупость. До конца!!!

Фурман – Люде Лукашовой

10 февраля, Москва

…Получено писем от вас всех – одно – Твое, про белые шапки и незнакомых дядек. По прочтении его я и начал писать письма каждую ночь. Для меня уже стало обязательным выдумывать вас и говорить с вами, когда все вокруг ложатся спать.

Письмо тебе помню очень плохо, но все, что там было сказано, писано в минуты страшной слабости. Причины ее такие: в Москву я уехал от Нателки, думая по приезде сесть за работу и написать одну мысль. Начать я смог на третий день, но за следующие 6 дней ничего не сделал; по этому поводу впал в депрессивное состояние, так как понял, что ничего написать и не смогу. Вернуться в Город я рассчитывал «человеком с положением», что оправдывало бы такое относительно противоестественное нахождение мое вне служб и институтов. При сделанной работе я бы спокойно поступил на любую службу и место. Ошибка совершенно банальная и типичная: писать, конечно, хотелось, и кое-что было в замысле, но еще больше хотелось того самого «положения». Виновата моя глупая ГОРДЫНЯ. Я стал писать для «славы», а не для чести, что делать запрещено строжайше… Поганое состояние с погаными мыслями длилось чуть больше одного дня, я его быстро преодолел. Но успел-таки написать Тебе проклятое письмо… Хуже всего было, когда я заперся в ванной, включил громко воду и, глядя в зеркало, начал злобно и фальшиво врать себе в глаза, что нет у меня ничего за душой – ни друзей, ни любви к кому бы то ни было, ни писания, ни желаний, ни надежды. Причем знал, что лгу, – поэтому быстро справился и выкинул грязь.