Барбара Пим - Несколько зеленых листьев

— Счастлив?

Том запнулся, словно обдумывая, что могло бы значить это слово, а затем ответил утвердительно — дескать, да, разумеется, он счастлив, что сестра опять с ним. Но честно говоря, он еще не разобрался в чувствах, какие вызвал у него приезд Дафны в ее прежний дом. Они еще не успели обсудить с ней цель ее приезда и подробности жизни в Бирмингеме, хотя она и описала ему две бирмингемские церкви и спросила, какую из них, по его мнению, ей следует посещать. Это означало, что пребывание свое в доме возле «прелестного зеленого пустыря» она рассматривала как постоянное, что он, собственно, и предполагал. Хотя где-то в глубине души его смущало подозрение, что в поселке все ожидают возвращения Дафны. А кроме того, вспоминалась кровать, которую она так и не взяла с собой.

— Ну и как вам теперь поселок? — спросила Беатрис у Дафны. — В феврале он после Бирмингема, наверно, кажется мрачноватым…

— О, в Бирмингеме мрачных дней тоже вполне хватает, — сказала Дафна. — По-моему, февраль плох везде, кроме как, может быть, под полуденными небесами. Этот поэтический штамп она употребила намеренно и в шутку, но за ним скрывалось ее решительное намерение отвергнуть снятый на лето возле Тинтагеля дом и отправиться снова в Грецию.

— Должно быть, ректорский дом встретил вас холодом, — спросила Беатрис, также ударившись в поэтические штампы. — В Бирмингеме, наверное, у вас центральное отопление?

— Да, разумеется, но… — Дафна замялась, — здесь зимой так мило, эти блики на сером камне зданий — больших и маленьких…

— Вам этот камень кажется серым ? — удивилась Беатрис. — Котсволдский камень обычно считается медово-желтым, правда, возможно, зимой…

— А потом, знаете, в саду ирисы появились. Я так их жду каждый год.

— Там, где вы сейчас живете, тоже, наверно, прекрасные сады, — рискнула заметить Беатрис.

— Да, многие там увлекаются садоводством, и все-таки там по-другому как-то все… Там ведь… — она запнулась и затем, понизив голос, выговорила: — Пригород, если вам понятно, что я имею в виду.

— Но возле вашего дома есть пустырь, правда? И все эти собаки носятся там…

С лица Дафны исчезла суровость, она улыбнулась.

— Да, пустырь… Брюс так любит там гулять, и мы выгуливаем его там два-три раза в день. Но, конечно, здесь…

Она, видимо, собиралась перечислить преимущества поселка для собаки, но Беатрис быстро заткнула ей рот, напомнив, какое большое движение теперь на улицах поселка.

— Я могла бы брать его в лес, — сказала Дафна.

— Но вам пришлось бы водить его на поводке. Учитывая дичь сэра Майлса.

— Да, я и позабыла об этом.

— А потом ведь встала бы проблема овец и ягнят.

Беатрис мягко, но настойчиво пыталась внушить Дафне, что возвращение в ректорский дом не принесло бы ей счастья. Чувство, которое она испытала в начале вечера, увидев Дафну, теперь окрепло, и она знала, что готова сделать все от нее зависящее, дабы предотвратить возвращение Дафны в поселок. Подобно какой-нибудь негодяйке из викторианского романа, она не остановилась бы ни перед чем, хотя и не знала в точности, что собирается предпринять. Идея эта зрела в ней с рождества, с того самого момента, когда, увидев рождественскую открытку Грэма и осознав вероятность того, что выбирала ее Клодия, она поняла, что сейчас, как никогда, ее долг «сделать что-то» для Эммы, если та не в состоянии сама о себе позаботиться. С Грэмом, как это стало очевидным теперь, ничего не вышло (да и стоил ли он, в самом деле, усилий, на него потраченных?), так не будет ли правильней, хоть это может показаться и невероятным, каким-нибудь образом свести Эмму с Томом?

— Говорят, что тут однажды нагрянула к вам мисс Верикер, — донесся до нее голос Дафны. — Интересно было бы с ней познакомиться, ведь я так наслышана о ней. Том рассказывал, что она заблудилась в лесу и что ее обнаружили возле того самого места, где когда-то находилось средневековое поселение. — Она усмехнулась. — Том, конечно, только этим и бредит, в особенности теперь, когда он остался один. Я все думаю, как он справляется без меня. Наверное, поэтому мне иногда кажется, что я обязана вернуться — ради Тома.

— Вам так кажется? — переспросила Изобел, встревая в разговор. — Я считаю, что возвращение — всегда ошибка. Это значило бы вернуться вспять к уже прожитому, верно? А мы должны двигаться все вперед и выше!

И для пущей убедительности она взмахнула рукой. Очевидно, она внезапно вспомнила о своем педагогическом призвании, что, однако, не прояснило смысла ее речи.

— Но Том всегда был таким беспомощным, — возразила Дафна.

Беатрис преувеличенно расхохоталась, как будто самое предположение, что Дафна может в чем-то оказаться полезной Тому, не выдерживало критики.

— Я бы не стала беспокоиться о нем, — решительно заявила она, а затем пояснила: — Мужчины вовсе не так беспомощны, как хотелось бы представить это женщинам. Вы сами увидите, надеюсь, что Том…

Она хотела сказать «выбрал себе кусочек послаще», но отвергла такую гастрономическую аналогию, показавшуюся ей неуместной, и сказала: «Преследует несколько иной замысел».

— Замысел? — недоверчиво переспросила Дафна. — Но у Тома никогда не бывало никаких замыслов, если не считать замыслов относительно средневековых памятников и поселений. Никаким своим замыслом он со мной не делился.

— Беатрис хочет сказать, что он, может быть, задумал жениться, — сказала Изобел, решив играть в открытую.

— Надеюсь, вы не себя имеете в виду? — вскинулась Дафна, хотя подобное замечание вряд ли можно было счесть лестным для Изобел.

Изобел покраснела, хоть и промолчала, а Беатрис, в который раз, подумала, не имеет ли сама Изобел видов на Тома. А может быть, она уже начинает догадываться о плане Беатрис.

Три женщины — Беатрис, Изобел и Дафна — молча наблюдали, как Том беседует с Эммой. Разглядывая какой-то хирургический инструмент из коллекции доктора Геллибранда, те, похоже, смеялись.

Беатрис гадала, как отнесется Эмма к планам, которые готовила для нее мать. И конечно, интересно, что скажет Том — тоже вещь немаловажная. Однако его мнение тут не так существенно, поскольку обработать его будет легче, а вдобавок, как она считала, обрабатывать его, может, и вовсе не придется.

Рядом со старинными хирургическими инструментами доктора Геллибранда на столе, возле которого стояли Том с Эммой, были разложены и другие реликвии — некоторые изделия из дерева: совок для сбора падалицы, тарелка и блюдо, а также коллекция выцветших желто-коричневых фотографий, запечатлевших каких-то деревенских жителей за различными деревенскими занятиями, в которых не было ничего местного.

— Ваш друг доктор Петтифер закончил свою книгу? — спросил Том. — Я подумываю пригласить его выступить когда-нибудь на нашем заседании.