Джули Тиммер - Лишь пять дней

Мара нагнулась, чтобы подобрать лежащие осколки, но, хорошо поразмыслив, остановила себя и разогнулась.

Медленно и совершенно сознательно она извлекла чашку из мойки, подняла над головой, внимательно и с удовольствием рассмотрела, потом подняла выше. Затем одним резким движением швырнула ее вниз, будто махнула флагом на соревнованиях, как сигнал старта гонки.

Стоя как вкопанная, она наблюдала, как чашка разлетается на сотни осколков.

Уставившись на фрагменты стекла и керамики на полу, она почувствовала, как губы раздвигаются в удовлетворенной улыбке.

Женщина вытащила еще одну чашку и быстро бросила вниз, предрешив ее судьбу. Потом потянулась за бокалом, и еще за одним, и еще, и еще, пока не освободила верхнее отделение посудомоечной машины.

Мара стояла среди груды битого фарфора и стекла, как вдруг открылась входная дверь. Послышался голос Гарри:

— Мара! С вами все в порядке? Я услышал шум, вы упали?

Он обошел гостиную, заглянул в кухню и резко остановился, заметив осколки на полу. Таксист поднял округлившиеся, полные вопросов глаза на Мару.

Она встретила взгляд таксиста, несколько секунд смотрела на гостя, а потом повернулась, вытащила пустую полку из машинки и потянулась к шкафчику с посудой.

Как только следующая чашка оказалась на полу, Гарри отступил, чтобы не попасть под брызги стекла. Мужчина открыл было рот, чтобы заговорить. Закрыл его. Засунул руки в карманы и беззвучно наблюдал с выражением озабоченности и восторга на лице. А Мара все доставала и доставала чашки и бокалы. А затем обратила внимание на тарелки.

Гарри заметил ее взгляд и сказал:

— Тарелки могут разбить плитку на полу.

Она кивнула и уставилась на море осколков вокруг нее. Осторожно Гарри вышел из кухни и нашел веник у стены. Смел все в одну огромную кучу посреди пола. Когда закончил, она указала на кладовку. Он отыскал ведро для мусора и несколько пакетов.

Когда он наполнил два мусорных пакета, она головой указала на дверь в гараж и услышала, как звякнули примерно десять килограммов битых чашек и бокалов, когда Гарри опустил их в большую мусорную корзину.

Вернувшись, Гарри намочил несколько бумажных полотенец, стал на колени и медленно провел полотенцами по полу, собирая частицы, не захваченные веником.

— Чтобы маленький эльф не порезал ножку.

Мара открыла рот, чтобы поблагодарить его, но слов не нашла. А таксист тем временем вторично прошелся полотенцами по полу. Она положила руку ему на плечо, пытаясь сказать, что достаточно. Он закончил и отнес полотенца в гараж.

В дверях он спросил:

— Едем покупать бокалы и чашки?

Мара покачала головой. Том привез несколько ящиков с посудой. Они стояли в гараже. Женщина указала на них Гарри и оперлась о стойку, пока мужчина извлекал предметы из ящика, полоскал, вытирал и ставил в шкаф. После отнес пустую коробку в гараж, вернулся в кухню и улыбнулся, будто только что приехал.

— Готовы отправиться посмотреть, как дети резвятся на перемене?

Мара кивнула.

— Хорошо, — сказал он и подхватил ее за локоть, — тогда поехали.

Проделав бóльшую часть пути к машине, он поинтересовался:

— Не хотите рассказать, из-за чего все?

— Не стоит вас этим обременять, — ответила она спокойно.

— Может, позволите мне самому об этом судить?

Она внимательно посмотрела на него, прежде чем отвернуться:

— Серьезно, Гарри. Если я расскажу и половину о себе, вы больше никогда ко мне не приедете.

— Стыд — одна из самых сильных эмоций.

— Верно.

— Мне не чужд стыд, знаете ли. А есть много людей, которые и не ведают, что это такое.

Мара вспомнила, что таксист говорил, будто у него некогда была другая жизнь в Талсе.

— Уверена, что вы правы. Но, пусть это и полезно — вывалить горести вам на колени или на заднее сиденье машины, думаю, что воздержусь.

— Понял.

Он помог клиентке сесть в машину, включил счетчик, отъехал и сказал:

— Честно говоря, с нетерпением ожидал встречи с малышкой.

Мара улыбнулась.

— Вы необычный человек, Гарри! Я уверена, вы делаете все, чтобы каждый ваш клиент чувствовал себя особенным. Также убеждена, что не должна слишком серьезно воспринимать ваши слова. Но почему-то вы внушаете уверенность в том, что вы действительно верите во все, что говорите.

— Есть только одна причина, почему вы мне верите.

— Да. Думаю, это правда.

— По той же причине и я думаю, что вам небезразлична моя судьба.

Она посмотрела на него через зеркало.

— Это действительно так.

— Знаю, — ответил он, улыбаясь ее отражению, — и если я когда-то расскажу кому-нибудь свою историю, это будете вы. Стыд и все прочее…

— Не стоит так далеко заходить.

Гарри припарковался на школьной стоянке в центре длинной вереницы учительских машин. Пока он звонил диспетчеру, Мара отыскала глазами Лакс. На этот раз девочка была в розовых шортах и белой футболке. Пока белой. В такси несколько минут царило молчание, а потом Гарри откашлялся.

— Я запойный алкоголик и наркоман и сейчас прохожу курс реабилитации, не пью уже тринадцать лет. А пил двадцать пять и употреблял наркотики. И за те годы наделал столько бед!

— А почему?

Он поднял толстую руку:

— Никаких вопросов. Комментариев. Жалости. Суждений. Хорошо?

Она подняла бровь. Справедливая просьба. Кто бы только знал, как она устала от жалости. И она точно бы не вынесла, если бы кто-то судил о ней.

— Договорились!

Мара ждала, что он продолжит, но он уставился в ожидании на приборную панель.

Она вздохнула, сфокусировалась на дочери и заговорила:

— У меня болезнь Гентингтона, — спокойно начала она, — единственное, что мне передала моя биологическая мать, когда бросила меня в приюте двух недель от роду. Я была рождена со смертельным генетическим, не поддающимся лечению монстром, одним из самых непонятных из всех смертельных заболеваний.

Гарри быстро перевел взгляд на школьную площадку и на меленького эльфа, который ему нравился. Его губы крепко сжались и щеки впали, будто он задержал дыхание.

— Нет! — быстро сказала Мара, понимая его озабоченность. — Не нужно о ней беспокоиться. Она — приемная дочь. И, слава богу, у нее были все медицинские записи, там не значилось это заболевание. У нее все в порядке.

Гарри выдохнул.

— Ирония в том, что мой муж почувствовал облегчение, когда я сказала, что хочу усыновить ребенка, потому что… — она сделала паузу, — есть некоторые гены в его семье, которые он не хотел бы передать своему ребенку. А оказалось, что именно моя ДНК имеет эффект бомбы с часовым механизмом. Если бы ребенок был наш, он бы получил весь риск. Однако хотя бы об этом мы можем не волноваться. И мне не приходится жить с этим чувством вины. Мой самый тяжкий грех, самый продолжительный — она слишком скоро лишится и второй матери.