Виктор Голявкин - Избранные

— А раньше ты куда смотрел? — Наконец-то он вник. — Раньше-то доволен был? Или как?

— Весь кошмар, что раньше не замечал, — говорю.

— Плохо дело, — покачал он головой. — Ну, тогда споем.

— Давайте петь, давайте лучше петь, — поддержала подруга.

— «Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь: он бескрайний; я тебе его дарю», — пел Славик, и подруга подключилась к нему с удовольствием, а я сидел, обхватив голову руками.

Ловко у них получалось и ладно.

Пошли песни другие. И стало приятно их слушать.

И грустно.

А потом пел один Славик, подруга слов не знала.

— «Он молчал невпопад и не в такт подпевал, он всегда говорил про другое, он мне спать не давал…» — Он вдруг остановился и сказал: — Помнишь, как ты мне спать не давал?

— Когда? — Я не помнил.

— Нас везли по льду, а ты стонал, звал брата, — сказал он с редкой для него сентиментальностью.

— Ты это помнишь! Мы были совсем малыши…

Но он уже дальше пел:

— «Мне не стало хватать его только сейчас, когда он не вернулся из боя…»

Пыталась подпевать на последних строчках захмелевшая подруга.

Застучали в потолок соседи. Светлело за окном. Петь прекратили. Я спросил:

— Расшифровывается как-нибудь твое «ЭС-ЭМ-ПЭ»?

— Да ну тебя, Саша, — махнул он рукой. — Какое сейчас может иметь значение…

— Ну, а все-таки, должно же как-то расшифровываться?

— Отстань ты, — сказал Слава. Он потер себе лоб и мучительно поморщился. — Погоди, расшифруем… А ты можешь со мной рвануть, дружище?

— Куда?

— На «ЭС-ЭМ-ПЭ».

— В Северный Ледовитый океан, что ли?

— О! Догадался! Поселимся вместе в каюте. Работу тебе подыщу. Живи, морем дыши. Найду тебе там дело, и будешь зарабатывать получше, чем своими картинами.

— Сразу? Сейчас? Мне нужно в своих картинах разобраться. Вдруг сразу ехать, что ты?

— Мне пора. Разбирайся тут со своими картинами.

Холсты стояли и висели повсюду. Но виделась мне картина другая, как лежим мы с братом чуть живые от голода, накрытые матрасом. За окном блокадная метель, а на стене географическая карта. Лежим, почти не шевелимся и разговариваем шепотом, чтобы не терять лишних сил. «Прочти-ка, что написано большими буквами?» — прошептал старший брат. «Но я ведь в школу еще не хожу, как же я могу», — отвечал я ему. «Эх ты, неужели ты прочесть не можешь: СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН… как не понять…» И это были его последние слова.

— А как же я? — растерянно сказала подруга.

На нее внимания не обратили. Славик торопился, а я задумался: блокадное видение заслонило все, и я ей совсем не ответил. Так назойливо звал меня в свои просторы Северный Ледовитый океан, что ничего другого в жизни не оставалось, кроме как махнуть в океан.

Я стал одеваться внезапно, быстро, как по тревоге в армии. Будто представился случай, о котором всю жизнь мечтал. Напялил на себе первое попавшееся.

И Славик хлопнул меня по плечу:

— Найдем там тебе робу, дружище, сейчас главное скорей.

— А я? — продолжала волноваться подруга.

— Да вы не волнуйтесь, — сказал ей Славик, — вы его поймите.

— Не хочу понимать! И с какой стати вы вообще распоряжаетесь? Нечего ему там делать и никуда ему не надо. И понимать нечего.

— Он в любой момент волен вернуться, и никакие обязательства его не связывают, — сказал Славик.

— Ну вот и поезжайте, поезжайте! — Она прямо-таки подталкивала Славика к дверям.

Я не узнавал кроткое создание.

Пришлось выйти втроем.

— Черта с два поймаешь такси чуть свет! Ни души, ни машины, — досадовал Славик.

Тут, будто на счастье, выскочил из-за поворота автобус, правда, с черной полосой вдоль борта. Славик замахал и кинулся наперерез. Шофер затормозил, вылез из кабины с накладной на покойника и спросил:

— Это вы?

— Мне в Петрокрепость, — сказал Славик.

— А я думал, вы родственники покойного, встречаете машину, а я не знаю, куда ехать, это какая улица?

Я сказал.

— А где вот такая? — Он показал накладную.

Я сказал:

— Подбрось сначала до Петрокрепости, — сказал Славик.

— Заскакивайте в салон. А покойничек подождет.

И мы заскочили. Сам шофер уселся в кабину.

— Дай бог здоровья твоему покойничку, — сказал Славик.

Подруга моя тут заявила:

— На этой машине я ни за что не поеду!

— Все сели? — заторопил шофер.

— Все! — крикнул Славик.

И катафалк помчался.

Так и не успел я попрощаться со своей подругой…

— Ведь мы с тобой друзья детства, — успокаивал меня Славик. — Детская дружба никогда не забывается. Вот с кем бы ты хотел поговорить по телефону на том свете? Со мной? Верно ведь? Правильно. Со мной. А я с тобой. А теперь пойдем вместе Северным морским путем. «Мне не стало хватать его только сейчас»…

— Поплывем, значит, — сказал я, — в самый настоящий Северный Ледовитый океан…

— Вон стоит мой «ЭС-ЭМ-ПЭ»! — обрадовался Славик. Успели!

Лишь бы вовремя успеть, а на какой машине, не важно.

Чего стоит один ее шарф! Шарф — как шлейф. Начинается где-то впереди, а концы вовсю развеваются сзади.

Буквально скачешь за ней некоторое время, любуешься походкой, осанкой, копной волос на голове, посаженной на редчайшую шею. А фигура! Точно вам скажу: попадется такая фигура на глаза — сразу поворачиваешь за ней. И если шел в другую сторону, то непременно теперь пойдешь за ней. Спешишь за ней, тоскливые мечты появляются: хочешь познакомиться. Но трудно. Неудобно. Проклинаешь мысленно разные неудобства, условности…

Первым делом во что бы то ни стало взглянуть ей в лицо!

Догоняешь, ее, опережаешь, но головы пока не поворачиваешь, словно спешишь на троллейбус. Наконец внезапно оборачиваешься и только больше поражаешься красотой.

Но тут же усекаешь: она давно догадалась, что ты хотел повернуть свою голову и взглянуть на нее.

Короче, опять назад отваливаешь, заговорить не решаешься, со своим скудным запасом слов, проклятой стеснительностью пропускаешь счастье.

А она сама, может, была бы не прочь познакомиться. Смотрю на развевающиеся концы шарфа, но и другое замечаю. Еще когда в лицо взглянул, увидел, что смотрит она вдаль. Значит, идет просто так, а не по делу направляется. Туфли самые модные надеты, а ноги как бы сзади остаются — не они ее несут, а она их за собой тянет.

А платье? Не она в платье, а платье на ней. А шарф сзади волнами полощется…

И чего я со своей идиотской стеснительностью? А все моя работа, нет в ней порядочной надежности, не то что будущности, романтичности.

И вдруг тип подлетает запросто, как бабочка, и начинает ей чего-то говорить. И все время поворачивает к ней свое лицо. А лицо-то у него как у того, который последний раз стрелял в американского президента. Можете себе представить? Сами понимаете, не может быть он прелестью, раз похож на убийцу президента!