Виктор Голявкин - Избранные

— Она поет хорошо романсы, — сказал я.

Бедная мама! Каково ей спать на уродливой кровати, несмотря на ее бесхозяйственность! И нет у мамы нарядов… Все мы бесхозяйственные — завелось во мне тоскливо, — все мы безалаберные, и отец, и мать, и я, и никто из нас не виноват. И никто другой не виноват. И мне стало тепло на душе и даже радостно, что мы все такие родные, безалаберные и бесхозяйственные. И жалко стало нашу семейку. И захотелось, чтобы мать сидела сейчас с нами, пила шампанское, закусывала мороженым, и пусть поет свои романсы, если ей приятно… Она сейчас одна, думает, провалившись в своей кровати, а может быть, рассматривает вырезки из журналов, «свой мирок». И мне захотелось извиниться перед родителями и дать слово…

Но я собрался.

Сам не знаю зачем, с какой стати, не отдавая себе никакого отчета, я вдруг резко сунул свою ложку в мороженое отца, выхватил большой кусок и, глупо хихикая, сунул себе в рот.

Отец быстро поднял голову, посмотрел на меня, бросил ложку на стол.

— Тупое панибратство! — сказал он, желая встать.

— Ну что ты, папа… — Чувствую неловкость, не в состоянии объяснить свой поступок. Ни в коем случае не хотел я отца обидеть.

— Ну что ты, что ты, папа… — повторял я растерянно, удерживая его.

— Хамства я терпеть не могу, — сказал отец.

— Я пошутил… папа, я пошутил…

— Идиотские шуточки.

— Больше не буду…

— Ах, — сказал он, — черт с тобой! — и махнул рукой. — Помнишь, как я за тебя саданул кружкой одному типу?

А как же! Я помнил. Хотя это было давно. Мы с отцом зашли в павильон выпить газированной воды с сиропом. Отец встал в очередь, а я (мне было тогда лет пять) подбежал к трубе и стал крутить кран. Торчит краник, я его и крутанул. Ну, и в стаканомойке вода пошла фонтаном. Люди хохочут, фонтанчик чистый, а продавец вылетает как чумной из-за прилавка и бьет меня кулаком по затылку, да так, что я свалился. Я ору, народ ахает, отец хватает кружку и тюкает ему по башке. Тот хватается за голову и выбегает из своего заведения с криком: «Караул!» За ним выскакивают посетители. Отец спокойно наливает себе и мне стаканы, мы пьем одни, как хозяева, в пустом павильончике и идем домой. «Не крути нигде краны, ты понял?» — сказал мне отец. Вот и вся история. После этого я нигде никогда не крутил краны, только и всего.

Мы вышли с отцом, почти обнявшись.

— У тебя такой сейчас возраст, — говорил отец, — просто у тебя глупый возраст, что поделаешь, вот и вся причина. Не век ведь ты будешь находиться в этом возрасте, ведь верно? Эх, все пролетит, пронесется, разная там шелуха отлетит — пфу! А самое здоровое, крепкое, нужное, вечное, настоящее останется, и делов-то — пфу, кот наплакал. А мать разоряется, развела антимонию, навертела, накрутила бог знает что, не раскрутишь. От женщин жди карусели, крутят-вертят, туда-сюда, и так и этак, а мать нашу обижать не надо… Отправляйся в лагерь, только в море далеко не заплывай. Ты с морем осторожно. Ты — талант! Меня всю жизнь угнетало знаешь что? Отсутствие во мне таланта. Нет, нет, это истина прискорбная, но факт. Если бы я остался на военной службе, я, может быть, и был бы сейчас генералом… Слишком много людей в моей жизни черное мне называли белым. Я хочу тебе сказать главное…

Но главное он так и не сказал. Может быть, у него самого не было этого главного, кто знает, или он забыл.

— Здорово, босяк! — услышал я совсем рядом.

Супермен и Вася. Подлетели как артисты, с реверансом.

Старые друзья по несчастью.

— Мальчишку не надувай, папаша, а не то мы тебе…

— Я вас не понял, — сказал отец.

— Его один уже надул, — сказал Вася.

— Это мой отец, ребята, — сказал я.

Они ни черта не поняли.

— И нас надули, — грохнул супермен мощно.

— Отстаньте вы, ребята, — сказал я.

— А что им, собственно, надо? Они твои знакомые? — спросил отец.

— Нас вместе надули, — сказал Вася.

— Значит, они твои знакомые, — сказал отец. — Хорошо. Вот что, — он повернулся ко мне: — Поезжай-ка ты скорей, сынок, по путевке комсомола от своих знакомых.

— Это мой отец, — сказал я.

— Шикарный папаша, — сказал Вася.

Отец увел меня.

На площадке нашей лестницы мы столкнулись с соседкой. В доме называли ее не по имени, а «красавица». Отец как-то сказал: «Более красивой женщины я в своей жизни не встречал. Вот бы сын привел такую жену!» Она спускалась с лестницы, а мы поднимались. Здесь отец меня удивил. Он с ней поздоровался и откровенно загородил дорогу. Стал ей рассказывать сбивчиво и неестественно, постепенно на нее надвигаясь, а она пятилась. «Что с вами, Сергей Николаевич?» — сказала она, и отец остановился. Она ловко выскользнула, с улыбкой. Он извинился.

— Замазюкал всю лестницу! — сказал мне отец грубо, когда мы входили в квартиру.

Очень давно я разрисовал стены на лестнице, что уж вспоминать! Пора ремонт, сто лет прошло.

«Дорогие папа и мама!

Чем бы вас обрадовать в письме? Попросили меня написать в столовой клеевыми красками роспись, и я написал точную копию нашей стены. Начальник пионерлагеря возмутился, пришлось все замазать и написать пейзаж. От пейзажа он пришел в восторг и воскликнул: „Если я увижу твоих родителей, я вынесу им благодарность!“ Так что вы получите благодарность, а я получу премию двенадцать пирожков, которые выделил мне повар. Он сказал: „Глядя на твой пейзаж из кухни, я чувствую, будто нахожусь на пляже, а не на кухне. Если ты мне, дорогой, напишешь такой вид на стене, напротив плиты, я обещаю кормить тебя всю жизнь в любой столовой, где я буду работать!“ Все в полном порядке. Рисую стенгазеты и пишу пейзажи, чтобы не считали меня совсем „неисправимым типом“. Происходил тут очень веселый матч. Во время родительского дня гремело радио на весь лагерь: „Товарищи родители! Кто желает участвовать в футбольном матче против своих детей, просим подавать заявки. Немедленно подавайте заявки, кто хочет сразиться со своими детьми!“ Собралась родительская команда и ребячья. Я вошел в родительскую команду, сами понимаете, из детского возраста вышел. И пошло! Был футбольчик! Родительская команда выскочила на поле — кто в трусах, кто в брюках, кто в чем. Все босиком. Дети кинулись в атаку с первых же минут. Родителям мешал смех, они хохотали и поэтому плохо играли и бегали. Некоторые родители, не выдержав смеха и борьбы, сошли с поля. Я тоже вышел из игры: от смеха не держался на ногах. Осталось трое чьих-то отцов. Они играли до конца. Игра закончилась со счетом 12:0 в пользу детей. Живу я в хорошей комнате, имею новую кровать, матрац и белоснежные простыни, ни одного клопика…»

Дальше я писал, что чувствую себя хорошо, нужно идти вперед: описал, как садится солнце за море, и как оно восходит, и как меняется море при разной погоде.