Михаил Климов - Старый дом

И задумался, чем же ему еще заняться в ожидании…

И вдруг понял странную вещь: впервые в жизни ему нечего было делать.

Нет, конечно, какие-то дела еще остались:

– решить вопросы с Горохом,

– забрать бабочку у Матвеича,

– позвонить, наконец, Юрке, чтобы он занялся описанием книг…

Хотя последнее нужно было делать только после того, как решится первое. Довольно странно выглядела бы картинка: Прохоров, с паяльной лампой в заднице, решает вопросы с описанием книг того, кто эту лампу ему туда вставил…

Все так, но речь автор вел не об этом, когда рассказывал, что Прохорову делать на земле вдруг стало нечего.

Просто не надо вдруг стало зарабатывать деньги, потому что и те, что есть, неизвестно куда девать…

Просто не надо думать, где найти хорошего врача для внезапно заболевшей Анечки…

Просто не требовалось мучительно думать, что подарить «зятю» на день рождения, если у него есть все, что Прохоров мог достать, а то, чего у Володи не было, то и найти нельзя было…

И тут на середине мысли в дверь позвонили.

Прохоров подскочил со стула, зачем-то одернул рубашку навыпуск, зачем-то пригладил короткие волосы и на негнущихся ногах, с прерывистым дыханием и бешено бьющимся сердцем, рванул, побежал, поплыл, потащился открывать.

Открыл.

На пороге стоял молодой красивый парень в джинсах, в теплой клетчатой рубахе, с американской улыбкой на лице.

А чуть позади, за правым плечом парня – Надежда.

Юноша, увидев изумленного Прохорова, еще шире улыбнулся и сказал на не очень чистом русском языке:

– Здравствуйте, I need… Я хотел видеть мистер Прохорофф…

Слава кивнул и, не сводя глаз с женщины, ответил на почти такой же странной смеси:

– It’s я…

«Она? Откуда и как?»

– Можно нам come in? – в глазах парня сквозило любопытство. – Меня звать Джон… А это Надин…

– Of course, да… – голова у Прохорова вообще пошла кругом, когда он услышал имя девушки, и он, в принципе неплохо говорящий на этом всемирном языке, вдруг заговорил на той же страной смеси, что и гость: – You can speak по-английски, я немного understand…

Он уже увидел, что женщина, которую он вместе с парнем так и держал на пороге просто потому, что забыл сделать шаг в сторону и загораживал проход, несколько моложе, чем его любимая…

Она стояла и тоже улыбалась, только в отличие от парня улыбка ее была не такой плакатной и, как бы это сказать, видно было, что девушка не все понимает.

– Милости просим… – почему-то сказал Слава.

И наконец сделал шаг назад и в сторону.

Гости вошли.

Джон, все так же улыбаясь, аккуратно закрыл за собой и Надин дверь. А она посмотрела на него, потом перевела взгляд на нашего героя, увидела его растерянность и кивнула ободряюще.

Теперь они стояли в крохотной комнатке, которая честно служила нашему гостю прихожей.

– Проходите, please…

Совершенно ошалевший Прохоров в растерянности замер теперь уже на пороге «гостиной», не зная, что делать дальше. У него было только два стула и, когда приходили Маринка с Володей, хозяин просто садился на свою постель.

Но можно ли так вольно себя вести при других гостях…

Таких гостях…

Однако предложить им сесть обязательно нужно, остатком сознания Прохоров это понимал…

Он придвинул Джону колченогий компьютерный стул, а для Надин подогнал свой, единственный нормальный.

– Sit down, пожалуйста…

– Спасибо… – на почти чистом русском сказала девушка и явно обрадовалась тому, как у нее это хорошо прозвучало.

А он подумал:

«И голос похож…»

– Надин совсем не знает your language, – начал объяснять за нее Джон, – поэтому мало говорит.

– Понятно… – закивал головой наш герой.

А то он уже начал опасаться, не случилось ли чего с девушкой, раз она все время молчит.

– Вы можете говорить по-английски, – он повернулся к ней, в надежде услышать еще раз этот голос, – I understand…

– I see…

Тут автор вынужден прерваться и попросить у читателя прощения за то, что ему лень и дальше передавать тот странный язык, на котором происходило это общение. Вместо плохого русского Джона, несколько лучшего английского Славы и отличных родных для трех носителей, хочу передавать их беседу обычным нашим языком. Мне полегче, не надо возиться ни с фонетикой, ни с грамматикой, да и читателям выигрыш – не нужно напрягаться, чтобы понимать, о чем идет речь.

Однако прошу помнить, что разговоры все-таки шли на смеси двух языков. И нормального взаимопонимания удавалось добиться только с помощью жестов, улыбок и сильного желания этого самого взаимопонимания достичь.

Ладно, все это неважно – к делу…

Гости расположились на двух стульях, Слава остался стоять, посматривая на свою Надю.

Очень похожа, но, наверное, все-таки не она: намного моложе, лет двадцать всего и как-то ухоженнее…

Наверное, Надежда была такой лет за десять до их встречи, да еще, если вычеркнуть из жизни ту трагедию, которая ее так мучила.

– У меня для вас, – начал Джон, улыбаясь еще шире, хотя перед этим казалось, что шире уже невозможно, – есть письмо…

– Спасибо… – ответил Прохоров.

Чего-то подобного он и ждал, вряд ли Володя через такое временное пространство (или расстояние?) решился бы передавать на словах что-то осмысленное и хотя бы поэтому длинное.

Точно бы растерялось за годы, пришли бы какие-то куски…

Да еще на таком русском…

– И у нее есть для вас письмо… – продолжил гость и опять с любопытством посмотрел на хозяина.

(Прошу помнить о странном языке.)

– Вы вдвоем привезли мне одно письмо? – не понял Слава.

«Она явно родственница моей Нади, иначе откуда такое сходство. Но вот кто она и как они вместе с этим Джоном?»

Прохоров даже не понимал, что сейчас воспринимает своего прямого потомка как соперника в неведомой борьбе.

– У нее, – гость несколько невежливо (с точки зрения нашего героя), показал на девушку, – письмо от ее двоюродной, – он поднял руку и показал четыре пальца, – прапрапрабабушки. А у меня – тут он поднял другую руку и показал другие четыре пальца, – от моего прямого прапрапрапрадедушки…

«Ах вот оно что, – догадался Слава, – это Надина племянница, только через несколько поколений… Но я так и не знаю, как они встретились?»

Прохоров, не говоря больше ни слова, протянул сначала дрожащую руку к Надин, а затем, спохватившись, вторую – к Джону.

И в каждую легло по конверту, стандартному, без марок и штемпелей, и даже без логотипа какой-нибудь фирмы, в таких конвертах обычно в России раздавали «черную» зарплату.

В одном лежал листочек с бумагой середины, может быть, сороковых годов двадцатого века, в другом – несколько страниц. И бумага была другая, это Прохоров как книжник определил сразу.