Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

— Денежки, Алек, вот из-за чего. — Он улыбнулся, и все стало хорошо. — Ты меня прости. Я выпил многовато, хоть и недостаточно, понимаешь? Попозже мы оба начнем нести чушь, и тогда уж будет неважно, что мы говорим. Ну-ка, дай бутылку.

Он отпил несколько больших глотков.

— Денежки, в них все дело.

— Ага.

Он протянул руку, и я ее пожал. Смычок два раза взвизгнул по струнам и заиграл джигу.

— Может, ты хочешь танцевать? — спросил я. — Так давай, я постою.

— Как вы справедливо заметили, я не такой уж любитель танцев.

— Ну, тогда давай сядем. Это твое чертово пойло ударило мне в ноги.

Мы сидели под деревом на траве, мокрой от ночной росы, и смотрели, как отплясывают мужчины и женщины. Из-под их топочущих ног, точно дым, поднимались клубы пыли.

— Я тоже еду завтра.

— Еще чего!

В тени дерева мне был виден только подвижный блеск его глаз.

— На войну.

Он выскреб в земле между нами ямку и поставил, в нее бутылку.

— Когда в горле пересохнет, сам бери и пей.

— Поедем и будем героями вместе.

— Не пойму, как они еще без нас обходились.

— Вот и я тоже.

— Тебя сделают офицером.

— А мне все равно. Я всегда благодарен за удобства, которыми меня окружают. Лишь бы выбраться отсюда.

— Меня мутит от мокрых полей.

— Нашел, на что их менять! Разве что хочешь умереть. А ты хочешь умереть?

— Кто, кошки-мышки, этого хочет?

— Я.

— А пошел ты!

— Выпей.

— После тебя.

Мы оба выпили.

— Говорят, в Пикардии они ездят на травлю.

— Чертовы дураки англичане!

— Да. Мать говорит, что я не сын своего отца.

Джерри поскреб пальцем в затылке.

— Ну и что?

— То есть как — ну и что? Сегодня вечером сказала. Час назад. Я теперь никто.

— И ты ей поверил?

— Ну-у… да.

Джерри засмеялся.

— Что тут смешного?

— А из тебя сделают офицера!

— Зачем ей было лгать?

— Когда им нужно, они что хочешь скажут. Когда им нужно… Ну, да ведь и ты бы тоже, и я.

— Мой… ну… отец — хороший человек.

— Мммм.

— Мне бы хотелось уехать, не прощаясь с ним.

— Утром ты будешь чувствовать себя по-другому, а если приложишься как следует, — он щелкнул ногтем по бутылке, — так и вовсе ничего чувствовать не будешь. Собственно, если разыграть карты правильно, можно и вообще ничего не чувствовать, пока в тебя не угодит пуля.

— Спасибо.

— Плавал ты всегда лучше меня.

— Да.

— А хорошие были денечки!

— Да.

— Лебеди еще там?

— Да.

— Выпей-ка!

— После тебя.

Мы оба выпили.

— Зачем она тебе сказала? Такое?

— Не знаю.

— А ее ты не спросил?

— Наверное, у нее были свои причины.

— А! Так или эдак, разница не велика.

— Для меня — велика.

— Чудак ты!

— Возможно.

— Тут скоро начнется стрельба.

— Все уладится, когда кончится война.

— Опытные солдаты тогда ох как пригодятся!

— Джерри…

— Может, даже тебе подобные.

— Они перестали танцевать.

— Слепому захотелось выпить.

— Откуда он?

— С холмов. Только он больше по дорогам бродит. Тут поклянчит милостыню, там на скрипке попиликает. Говорят, у него не все дома. Только сам я этого не замечал.

— Вечный странник.

— Ни кола, ни двора!

— И жены нет?

Я услышал, как он сплюнул.

— Чтоб они пошли за тобой, им надо луну пообещать. А дашь луну, так потребуют солнце. Ты хоть раз с девочкой бывал?

Я покраснел.

— Нет.

— Вот и я тоже. А мне жуть как интересно. И страшно. Заберут тебя в лапки, и оглянуться не успеешь. Мать у тебя — благородная красавица. Я раньше думал: ну, прямо Прекрасная Елена.

— А потом, в день скачек, я поглядел на ее лицо не такими детскими глазами и понял: она хочет того же, что все женщины на дорогах, только побольше.

— Ты говоришь так, будто тебе лет сто.

— Некоторые люди родятся старыми и никогда не молодеют.

— А я?

— По твоему лицу не скажешь, что ты когда-нибудь подрастешь.

Скрипач играл, и музыка уносилась в темноту. Смех танцующих был мягким смехом начала ночи. Топотали ноги. Деревья вздыхали, точно томясь желанием принять участие в пляске. Где-то кто-то развел костер, и в воздухе пахло древесным дымом.

Он перегнулся и стиснул мое колено. Его пальцы впились в кожу сквозь мягкую ткань. Помню, что утром я увидел вокруг коленной чашечки пять уже желтеющих синячков.

— Мы, значит, вместе поедем, верно, Алек?

Мир понемножку вращался. Мне пришлось нажать ладонями на траву, чтобы остановить всеобщее круженье.

— Верно.

— Ну, так выпьем за это?

— Выпьем.

Он прижал бутылку к моим губам. Жидкость утратила всякую жгучесть и проскользнула в горло, как теплая вода. Он отнял бутылку от моего рта и допил ее до дна.

— И будем танцевать.

Он вскочил на ноги удивительно быстро и швырнул бутылку через плечо в канаву. Я кое-как поднялся и начал счищать с брюк глину и траву.

— А толку-то? — разумно спросил Джерри.

За деревьями сияла луна. Внезапно юна стала очень холодной, а земля легонько завертелась, даже как-то ласково. Очень осторожно мы направились к компании, окружавшей скрипача, и вдруг нас засосало в пляску. Меня обволокло запахом пота, дыма и перегара. Потные руки задевали мои, лица стремительно кружились и уносились, как уносился я сам, не зная и не думая о том, что делаю, а земля двигалась в такт с нами. Вся земля плясала. Слепой стал творцом, движителем всего живого. Его лицо висело над нами, как луна, глаза в прожилках блестели силой, переполнявшей его. Пляска оборвалась столь же внезапно, как и вспыхнула. Слепой стоял, опустив смычок, и словно глядел на небо в чаянии вдохновения. Я все еще вертелся и спотыкался в гуще толпы, почти падал и, наконец, окончательно растянулся на земле у ног слепого.

— Господи, помоги мне! — услышал я собственный голос.

Нес между колен скрипача угрожающе заворчал, у меня за спиной кто-то насмешливо захихикал.

— А ну, хватит! — грубо сказал Джерри.

— Хи-хи-хи. — Смех скрипача был немножко сумасшедший.

— Парень-то нализался.

— Не он один.

— Ш-ш-ш!

— Может, больной?

— Сам ты больной!

— Ш-ш-ш! Говорят же вам! Не видите, что ли, кто это?

— А мне плевать, будь он хоть Чарлз Стюарт Парнелл.

— Нализался, одно слово.

— Хоть и нализался, так что?

— А ну, хватит!

Джерри говорил вполголоса, но внятно. Он стоял рядом со мной. Пес все рычал и рычал.

— Хи-хи-хи.

Джерри нагнулся и подергал меня за плечо. При виде движущейся руки нес, чья морда была почти рядом с моим лицом, оттянул верхнюю губу в свирепой усмешке. Скрипач медленно опустил смычок и коснулся собачьего бока. Рычание стихло.