Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

— Наш общий друг был совершенно прав в оценке вашей посадки. Джентльменом в седле вас никак не назовешь, но на любых скачках я поставлю на вас.

— Я на джентльменов в седле плевать хотел.

— Правильно, — сказал Беннет. Он отвернулся и посмотрел на распростертую перед нами равнину. Вытянув руку, он указал длинным худым пальцем:

— Обещанный спектакль, господа.

Небо было необъятно. По нему величаво плыли большие белые облака, зачерненные снизу дымом, который поднимался от земли. Слева от нас ипрский собор обвиняюще уставлял в небо свои шпили. А за городом далеко-далеко, на самом горизонте, появлялась и рассеивалась цепочка белых пуховочек, служа задником серой искореженной равнине. Ближе справа били тяжелые пушки, и серый дым смерчами поднимался к облакам. Кое-где весело пылали фермы. И ничего живого. Из-за какого-то каприза ветра грохот канонады доносился до нас легким рокотом, так что лошади даже ушами не передернули.

— Кошки-мышки! — сказал Джерри.

— Дивный спектакль, а?

— По-своему это почти красиво.

— Игры.

— О, да.

— На такую игру я предпочел бы смотреть со стороны, — сказал Джерри.

— Ну, не знаю. — Голос Беннета был задумчив.

Мы не могли оторвать глаз от прихотливо меняющихся узоров дыма и облаков. Моя лошадь устала ждать, сердито ударила копытом о землю и тряхнула головой, зазвенев уздечкой. Я вдруг заметил, что совсем замерз.

— Да, я бы предпочел смотреть со стороны, чем участвовать в этом, а вообще-то я бы предпочел быть дома, — сказал Джерри совершенно серьезно.

— А почему?

— Чего спрашивать-то?

— По-моему, во всем этом есть что-то великолепное. И ведь можно стать героем. Ну, не заманчиво ли?

— Не очень.

— Я замерз, — сказал я им.

— Следовательно, и у вас это зрелище не воспламеняет крови?

Он повернул лошадь, и мы поехали поперек склона.

— Нигде ни движения.

— А мне-то с детства внушали, что вы, ирландцы, большие романтики.

— Во всем этом нет ничего, хоть отдаленно смахивающего на романтику, — и меньше всего в мысли, что мы в любую минуту можем оказаться там.

— Жаль-жаль.

Джерри сплюнул.

— А знаете, — сказал Беннет, — моя жизнь до сих пор была невыносимо скучной. Раз и навсегда заведенный порядок. Куда ни взглянешь — раз и навсегда заведенный порядок. И ничего лучше со мной еще не случалось: я либо стану героем, либо погибну.

— Смерть надежнее, — сказал я.

Он засмеялся.

— А еще мне про вас говорили, что все вы — циники. Может быть, вы признаете, что хоть это правда.

— Может быть.

— Смерть, по крайней мере, сулит тайну.

— Как и завтрашний день.

— Чушь, молодой человек. Ничего он не сулит, кроме разочарования. — Он посмотрел на Джерри, который легкой рысцой ехал впереди. — Друзья?

— Да, друзья.

— Как же так?

— К черту ваш английский снобизм.

— По-моему, вы добавляете эпитет «английский» ко всему, что вам не нравится.

— Не исключено. Это вырывается само собой. По-видимому, нам надо узнать друг о друге еще очень много.

— Вы просто добавочный мешок в Бремени Белых.

Я зло усмехнулся. Шутки порой заходят слишком далеко. Беннет принадлежал к тем, кто не умеет вовремя остановиться. Смерть или геройский подвиг. Джерри перешел на шаг, и мы его нагнали.

— Скажите, Джерри, что привело вас в армию?

— Деньги.

Беннет онемел.

— Деньги, а то что же. А он, — кивок в мою сторону, — пошел в армию потому, что его мамочка захотела от него избавиться. Теперь вам известна вся подноготная.

Я почувствовал, что краснею. Вид у Беннета был ошарашенный. Это, по-видимому, не укладывалось в раз и навсегда заведенный порядок. Я расхохотался.

— Вы… э… разыгрываете меня?

— Еще чего! Спросите у него.

Беннет посмотрел на меня.

— Это правда?

— В значительной мере… хотя, прошу заметить, сам я, мне кажется, ничего подобного вслух не сказал бы. Джерри умеет редкостно передергивать.

Джерри явно был доволен.

— Моя мать плакала. Да. Не то чтобы это было так уж неожиданно, однако…

— А моя ликующе заиграла Шопена, едва за мной закрылась дверь, — сочинил я. Но это было так вероятно! — Grande Valse Brillante.

— Дам-ди-да-да, дам-ди-и-да-да.

— Совершенно верно.

— Просто поразительно.

— Свечи и новены, — загадочно сказал Джерри.

— Что-что?

— Да мамаша. Свечи и новены. Отщелкивает на четках. Преклоняет к себе слух бедняги бога… Ах, кошки-мышки!

Все его тело напряглось.

— Вы только поглядите!

Его дрожащий от возбуждения палец указывал туда, где ниже по склону, за канавой, по которой текла бурая жижа, тянулось широкое поле. По полю, не торопясь, словно времени у нее было предостаточно, шла лиса, глупая, ни о чем не подозревающая французская лиса. Во мгновение ока мы взвились над канавой, как птицы взлетают летом с нагретых солнцем склонов. И она побежала. Слава богу, она побежала. А мы припустили за ней. Наверное, прошло добрых пятнадцать минут, прежде чем она скрылась в норе посреди изрешеченной снарядами рощицы. От лошадей поднимался пар, мое сердце отчаянно колотилось. Обломанные черные деревья были совсем неподвижны. Они были мертвы, и мало-помалу в наше сознание вновь проникли звуки войны.

— Здорово было, верно?

Джерри подмигнул мне. Я засмеялся. Мы смеялись все трое. Беннет вытащил из кармана большой чистый платок и вытер лоб.

— Когда этот спектакль кончится, я, пожалуй, переселюсь в Ирландию.

Назад через поле мы поехали неторопливым шагом.

— Поселюсь возле вас, и мы вместе обучим Джерри посадке джентльмена.

— Как бы не так.

— Но вы же свертываетесь в клубок, дорогой мой.

— Зато обскачу вас, стоит захотеть.

— Не спорю. Но речь идет о форме, а не об исполнении.

Джерри сплюнул.

— Мы думаем завести небольшой конский завод. Мы с Джерри. Мы думаем…

— Мне эта мысль нравится. Отличная мысль.

— Эй, вы!

Из дыры в живой изгороди вынырнул низенький взбешенный майор. Та часть его лица, которую не прятали пышные усищи, была лиловой от гнева.

— Эй, вы!

— Сэр? — сказал Беннет и, натянув поводья, почти весело отдал честь.

— Спешиться! — рявкнул он на нас троих.

Мы вытянулись по стойке «смирно», и он несколько раз смерил нас взглядом с головы до ног.

— Что это вы себе позволяете, а?

Он гневно махнул в сторону холма. Я почему-то отметил про себя, что на руках у него митенки цвета хаки и пальцы торчат из них всего на два сустава.

— Я двадцать минут за вами слежу. Вы совсем сошли с ума?

— Мы… э… увидели лису, сэр.

Это сказал я, потому что они явно не собирались отвечать.

— Лису?

Он изумленно уставился на меня и несколько очень долгих секунд хранил молчание. Его пальцы пошарили в грудном кармане и извлекли записную книжку с карандашом. Ногти у него были темно-коричневые и слегка загибались над кончиками пальцев. Возможно, в своей прошлой жизни он был летучей мышью, хотя его зрение как будто отличалось незаурядной остротой.