Марк Дюген - Дорога великанов

– Господи! Неужели ты убил дочь Дала?

Я постарался взять ситуацию под контроль.

– Я специально привез вас сюда. Теперь вам решать. Наверное, от них уже почти ничего не осталось. Знаете, медведи, койоты, волки, хищные птицы…

– Хватит перечислять обитателей зоопарка! Эл! Как ты их убил? Молотком?

– О нет, я стрелял им в грудь из револьвера. Но потом делал всё, чтобы их не смогли опознать. Отрубал головы и руки.

– И что ты делал дальше с руками и головами?

– Руки разбрасывал по лесу – направо, налево. А головы – хранил. Никак не мог с ними расстаться. Доходило до смешного. В день, когда я предстал перед реабилитировавшей меня комиссией психиатров, в багажнике у меня лежали две головы. Ладно…

– Что «ладно»?

– Неприятно вдаваться в подробности. Даже в холодильнике головы невозможно хранить больше двух-трех дней.

– И куда ты их дел?

– Выбросил в мусорный бак. Знаете, господин Диган, голова – занятная штука. Головам придают большое значение. Но, оказывается, даже чертов головастик может здорово напортачить. Теперь вам решать. Я не пытаюсь себя оправдать, но я подвозил сотни девушек. Только перед этими шестью я не смог устоять, даже когда пил. А три дня назад я подвозил двух девушек и вдруг понял, что они ни в чем не виноваты. Два дня спустя я убил свою мать. Теперь чувствую, что зло отпустило меня. Словно я изгнал злых духов и теперь знаю, что больше никому никогда не причиню вреда.

Диган молча смотрел под ноги. В фильме ужасов в этот момент обязательно раздался бы крик ястреба. Но в реальности стояла гробовая тишина, словно земля разверзлась и поглотила лес. Диган сделал шаг вперед, стараясь что-то разглядеть.

– Вы ничего не увидите. Они очень глубоко. Так глубоко, что никто никогда не наткнется на них случайно. Даже охотники. Однажды вечером меня чуть не засекли. Я возился с телом, как вдруг белозубый парень на пикапе остановился и спросил, всё ли в порядке. Он напоминал серфера. Я вышел из тьмы и улыбнулся ему. Он уехал, ничего не заметив. Так что вы будете делать?

– Позвоню в полицию Орегона и подам в отставку, как только вернусь в Санта-Крус.

– Мне жаль, господин Диган. Знаете, я изо всех сил старался сдерживать себя. А мог бы убить гораздо больше людей.

Диган уже не слушал. Он погрузился в мысли об отставке. Хотел уехать подальше от Санта-Круса. Куда именно – я не осмелился полюбопытствовать.

– Скажите Венди, что… мне жаль.

Мы поехали обратно. Диган был уже не так напряжен, как по дороге к дереву, но что-то его мучило. Наконец он спросил:

– А мою дочь ты тоже убил бы?

Вопрос меня поразил:

– Как вы вообще могли такое вообразить? Я даже никогда не допускал мысли! Я слишком любил и вас, и ее! Вы были моей единственной семьей! В любом случае, когда-нибудь Венди бы поняла, почему я к ней не прикасаюсь…

Я почувствовал, что признательность Дигана за уважение к жизни Венди сильнее обиды за испорченную карьеру.

– Ты насиловал девушек?

– Да, как только убивал. Пока они еще теплые. Но я не для того их убивал, хоть вам и трудно поверить. Я хотел собственными глазами увидеть переход от жизни к смерти. Мы живем лишь ради этого момента. Сложно себе представить, но когда девушки осознавали, что умрут, они смотрели на меня с любовью в глазах. Я возвращал им любовь, проникая в них. Я был им должен, разве нет?

Диган мчался по дороге, прочь от кровавой бойни. Я вдруг не выдержал:

– Знаете, получается, что я семь раз занимался любовью за всю свою жалкую жизнь. И, кстати, есть кое-что еще, чего я не сказал, господин Диган.

Диган резко повернул голову.

– Надеюсь, ты больше никого не убил?

– Нет-нет. Это просто деталь. Головы девушек… Я клал их на подушку рядом с собой, ложился в постель и натягивал покрывало до подбородка. Мы вместе смотрели телевизор. А потом я засыпал крепким сном. Никогда я не чувствовал себя так умиротворенно. Но теперь я не знаю, что делать дальше, и это меня расстраивает.

Воцарилось молчание. Когда мы спустились к подножию гор, я решил пошутить:

– Я убивал только республиканок. Думаете, Рейган на меня рассердится? [106] См. сноску на с. 137.

– Почему? Тебя интересуют только консерваторы?

– Да. Либеральные девушки меня не интересуют. Хиппи – тем более. Хотя я знал красивых хиппи, но всё равно испытывал к ним отвращение. Думаю, я мечтал жениться на одной из республиканок, из тех, что смотрели на меня презрительно, хотя мой интеллект и мои способности в сто раз выше, чем у их родителей и у них самих.

Диган ответил не сразу. На перекрестке, где начиналась равнина, он произнес:

– Рейган тебя даже не убьет, Эл. В Калифорнии так и не аннулировали мораторий на смертную казнь.

– Я буду требовать, чтобы меня казнили.

– Ты ничего не будешь требовать. Отныне за тебя всё будет решать общество.

Мы подъехали к эспланаде. Картер нервно курил, подставляя лицо ветру. Напоследок я сказал Дигану:

– Все считают, что девушки сбежали. Их тела никогда не найдут. Картер не знает, что мы делали наверху. Вы можете не раскрывать правду: семьям легче смириться с побегом, чем с убийством, – надо подумать об их спокойствии.

– Ты еще говоришь о спокойствии? – спросил он, внимательно глядя мне в глаза.

– Да, прислушайтесь к моему совету, и вам не придется подавать в отставку. Можно остановить время. Я больше никогда никого не убью, господин Диган, после смерти матери у меня больше нет причин убивать. Зачем губить свою жизнь, жизнь Венди, жизнь несчастных семей? Зачем вся эта неразбериха, когда мы можем просто жить в согласии, мы можем стать одной семьей. Меня признают невиновным в смерти матери и Салли Энфилд, отправят в больницу, через пять лет вылечат и освободят…

– Замолчи, Эл, умоляю, просто замолчи.

– Не знаю, хочу ли всю жизнь делать чертежи и строить дома для бедных, как мой отец. Это, конечно, приносит доход. Достаточно посмотреть, как папа живет. (Девушка воздевает руки к небу – мол, идея очевидна.) Но я хочу стать архитектором с мировым именем. Хочу проектировать музеи, огромные стадионы, особняки для известных людей, для интеллектуалов, давать интервью в «Architectural Digest» [107] Architectural Digest (1920–1993) – ежемесячный журнал, выходивший в США. . Ты стал бы со мной работать, Джэмми?

– Еще бы!

– Надо съездить в Европу, изучить классическую архитектуру. Итальянцы и французы строили великолепно.

– Обожаю их кухню.

– Я тоже. Попрошу отца оплатить мне семестр в Париже. Хотя, говорят, французы – специфический народ.

– Почему?

– Когда у них спрашивают: «Как дела?», они, вместо «отлично», могут ответить «неплохо». Ты только представь: «Неплохо»! И они не такие красивые, как американцы.