Раймон Кено - Последние дни

Семеня к своему жилищу, Толю думал о том, как одинок он на этой земле. Никогда еще он не осознавал это настолько остро. Может, он окончательно состарился? Он стал перебирать людей, которых знает, которых знал раньше или просто встречал. Да, он был совершенно одинок в этом мире. Кому он способен доверить свои переживания? Свояку, племяннику, Терезе? А может, Браббану? Может, Браббану… Но Толю не любил проигрывать в бильярд.

В семейном пансионе, где он жил, обеденные часы были строго установлены. Ужинали в семь-тридцать. В семь-двадцать пять он уселся за накрытый стол. Некоторые постояльцы уже разворачивали салфетки. Другие появлялись по одному или дюжинами. Госпожа хозяйка наблюдала за диспозицией. В семь-тридцать процесс начался. Толю ел не спеша, стремясь тщательно распробовать то, что клал себе в рот. Нельзя сказать, что он был гурманом; просто не хотел зря терять время, проводимое за столом. После каждого блюда он старательно вытирал губы. Когда подали сыр [91] У французов ужин принято заканчивать либо десертом, либо сыром. , госпожа хозяйка ойкнула про себя; она забыла передать месье Толю почту. Но поскольку он никогда не получал писем, то единственный раз, когда письмо пришло, простительно не вспомнить о том, что надо передать его получателю.

Толю вытер нож о хлеб и разрезал конверт, одновременно разжевывая очередной кусочек. Развернул лист бумаги и взглянул на подпись. Ну да; у него был брат, младший. В течение тридцати лет он был со старшим в ссоре. Он ненавидел его так же, как спекулянтов. Брат написал длинное письмо, в котором сообщал, что скоро умрет и хотел бы увидеть его перед этим тягостным событием. Чтобы оправдать эту просьбу, он взывал к самым высоким и самым благородным чувствам — таким, как братская любовь и семейная честь. Толю усмехнулся. Он и сейчас отлично помнил своего брата и то, как они друг друга ненавидели. А теперь брат предлагает ему мир, потому что умирает. Толю усмехнулся. Что он себе позволяет! Все такой же скобарь. Толю взглянул на адрес. Письмо пришло из Лондона. Он взял конверт и стал любоваться профилем Георга V. Старик закончил ужин, предаваясь весьма сбивчивым раздумьям. Он не отдавал себе отчета в том, о чем думает. Чувствовал, что запутался, что его мысли путаются.

Он поднялся к себе в комнату. Из открытого окна были видны деревья Обсерватории. Он сел и стал ждать, когда наступит настоящая ночь. Пытался вспомнить, почему же они так друг друга ненавидели. Толю хорошо относился к брату, это брат его ненавидел. А за что? За то, что Толю помешал ему сделать глупость. Других причин не было; а брат вместо того, чтобы испытывать благодарность, хотел его убить. Толю подошел к делу весьма сноровисто и никакими хитростями не пренебрегал. Женщина исчезла. Брат вместо того, чтобы испытывать благодарность, хотел его убить. Возможно, теперь, на пороге смерти, признательность зародилась-таки в его неблагодарном сердце. Толю усмехнулся, но затем вдруг заставил себя посерьезнеть. Он обязан был принять это приглашение к примирению. У него были небольшие сбережения; путешествие в Лондон не должно было обойтись слишком дорого. Впрочем, разве Теодор не предлагает ему компенсировать затраты? Очень мило с его стороны. Ночь превратилась в уголь. Толю закрыл окно и включил электричество. Он взглянул на конверт и расшифровал марку с датой: «LONDON, S.E. 26». Итак, он, Толю, отправляется в путешествие. Он уснул, восхищаясь благородством своих чувств и повторяя, что его жизнь была в значительной мере прожита с честью, в труде и в ладу с профессиональной совестью.

На следующий день он взялся улаживать формальности, необходимые для получения паспорта, и делал это с юношеским энтузиазмом. Потом с нетерпением стал ждать. Съездил на вокзал Сен-Лазар, чтобы справиться о ценах и расписании. Задумался, нет ли у него морской болезни. Оказалось, что есть. В Нью-Хейвене он убедился, что английский — иностранный язык. Высадился в Кройдоне и сел в поезд до Пенджа. На вокзале услужливый субъект нарисовал ему на клочке бумаги, как добраться до указанного места. Пройдя двадцать минут пешком, Толю очутился на довольно длинной улице, состоящей исключительно из одинаковых домов. Левая сторона была отражением правой, а правая — копией левой. В 145-й дом Толю позвонил. Открыла домработница. Она что-то сказала, он, естественно, не понял. Только часто закивал головой. Интерьер был достаточно убогим. Женщина показывала дорогу. Они поднялись на второй этаж. Она толкнула дверь. Толю проскользнул в комнату и увидел Теодора, явно лежащего в агонии. «Он и в самом деле умирает», — подумал Толю. Он не решался подать брату руку. Тот улыбнулся, но Толю тотчас понял, что эта улыбка не предвещает ничего хорошего. Тогда его брат заговорил. Он высказал свою ненависть ясно и недвусмысленно и добавил, что не привык менять мнение в последний момент. Вот все, что он хочет ему сказать. Толю начало покачивать. Брат умирал у него на глазах, смеясь, — жуткая смерть.

Толю ушел, удрученный столь упорной неблагодарностью. На вокзале в Пендже он поинтересовался, каким образом можно вернуться во Францию. Ничегошеньки не понял из того, что ему объяснили. В конце концов, провел прескверную ночь в небольшом пригородном отеле. На следующий день вернулся в Париж, уставший после такой прогулки. Тогда он вспомнил, что можно было заодно посмотреть Лондон. Но он больше не думал о путешествиях. Тяга к приключениям и удаленным уголкам прошла. Теперь он думал о смерти. О своей смерти.

— А вот и я, — объявила Фаби.

— Надо же, — сказала Ниви, — я уж думала, мы тебя больше не увидим.

— Я рада, что ты здесь, столько всего хочу тебе рассказать, причем необычного, киска, очень необычного.

— С твоим стариком все в порядке?

— Он такой человек… я таких еще не видела. Только знаешь, все, что я расскажу, держи при себе.

— Никому ни слова.

— Вообще, он действительно старик. Ему семьдесят лет.

— Ничего себе, — сказала Ниви.

— Но он на столько не выглядит. А знаешь, чем он занимается?

— Не знаю.

— Управлением недвижимостью. Недвижимость за границей, которая принадлежит французам, и французская недвижимость, принадлежащая иностранцам.

— Странный бизнес.

— Еще более странный, чем ты думаешь, потому что недвижимость не существует.

— Да ты что?

— Ну да. Это все прикрытие. На самом деле с моим стариком не соскучишься, еще тот старый разбойник.

— Ой, не свисти.

— Ничего подобного. Никогда не догадаешься, где он побывал.

— Хватит, не тяни.

— На каторге.

— Он убийца?

— Нет, бывший нотариус.

— Крепко же ты вляпалась.

— Это почему?

— Недолго и в тюрьму угодить с таким субчиком.