Кристиан Синьол - Унесенные войной

— Именно это я и собираюсь сделать, — ответил Шарль, несколько удивленный подобным приемом, который мог показаться проявлением равнодушия, но причиной которого, в сущности, было отсутствие средств в этой горной местности, расположенной в стороне от «большой земли», где его предшественник, ветеран прошлой войны, пустил все на самотек.

В дальнем углу единственной классной комнаты с тремя рядами парт стояла дровяная печь. Между наклонными партами и скамьями было два прохода, по которым ученики и учитель могли передвигаться. Грубый учительский стол возвышался на небольшом постаменте слева от черной школьной доски, которая, к удивлению Шарля, оказалась свежевыкрашенной. Напротив окон, выходивших на школьный двор, висели административная и географическая карты Франции. На этажерке за печью лежала вязанка лучин разного цвета, счеты и коробка с мелом.

В квартире над классной комнатой, куда мэр отвел Шарля, не было ни уборной, ни ванной. Общая с учениками уборная находилась во дворе, а воду нужно было носить из колодца. Дровянная печь служила для обогрева трех комнат — спальни, гостиной и кухни, облупившийся потолок которой свидетельствовал о протекающей крыше.

— Ничего, — ответил Шарль на жест мэра, которым тот показывал свою беспомощность, — я как-нибудь управлюсь.

Он и не ожидал чего-то большего, да к тому же привык к подобным условиям жизни и в университете, и в Пюльубьере, где еще не было водопровода. Но это заботило Шарля меньше всего. Главное было там, на первом этаже, в классе, в котором он до вечера убирал, где отмывал парты и стол, пересчитывал тетради, готовил план урока. Завершив приготовления, Шарль своим каллиграфическим почерком большими буквами вывел на доске дату: среда, первое октября тысяча девятьсот сорок первого года.

Вечером он не пошел ужинать в гостиницу, а довольствовался хлебом и сыром, что захватил с собой. Потом, уже за полночь, он взялся приводить в порядок учебники, зная, что все равно не уснет. Ему хотелось, чтобы завтра, в тот момент, когда он первый раз будет входить в класс, его отец был здесь. Этой ночью Шарль испытывал потребность рассказать кому-то о том, как он счастлив, стоя на пороге своей мечты. Матильда смогла бы его понять и разделила бы с ним счастье на заре выбранной им судьбы, к которой он много лет шел сквозь тернии. Но он был один и в темноте представлял, как завтра дети заполнят школьный двор, думал о том, сколько их будет и удастся ли уделить им всем внимание.

Шарль встал, подошел к окну и увидел вдалеке отблески реки. День все не начинался в этой долине, скрытой среди лесистых холмов. Он умылся водой из ведра, принесенной накануне, позавтракал чашкой кофе и хлебом, оделся, надел длинный серый халат, купленный неделю назад в Борте, спустился в класс и сел за стол, чтобы подготовиться к учебному дню. Было еще не холодно, но Шарль знал, что уже в конце месяца нужно будет растапливать печь, вокруг которой будут собираться ученики, придя с улицы, как когда-то, давным-давно, делал он сам. На какое-то мгновение перед ним всплыл образ школы Сен-Винсена, он увидел своего учителя, господина Буссино, о смерти которого узнал из письма его жены, увидел всех тех, кто следовал с ним по этому долгому пути, кто помогал ему.

Занимался день. Приближалось начало урока. Шарль бросил взгляд на улицу, но там еще никого не было. Он медленно прошелся по проходу между партами, поправил две карты на стене, проверил, на месте ли два белых мелка и один красный, затем опять сел за свой стол и перечитал диктант, приготовленный для старших учеников: отрывок из произведения Мориса Женевуа, в котором рассказывалось о реке Луаре, текст, который позволил бы ему сделать плавный переход к уроку географии.

Подняв голову, Шарль увидел двух детей, спорящих у входа, и его сердце забилось быстрее. Один был постарше, а второй — совсем малыш. Похоже, они знали друг друга, поскольку о чем-то оживленно беседовали. Пока Шарль рассматривал их через окно, у решетчатых ворот появилось еще трое детей, потом — еще несколько: мальчики и девочки, одетые в рабочие халаты, которые претендовали на чистоту, но в силу того, что успели послужить старшим братьям и сестрам, выдавали поразительную бедность. Во дворе затевались игры, в которых самые маленькие могли легко пораниться.

Шарль вышел на улицу. Игры сразу прекратились, и все головы повернулись к нему. Он часто представлял себе этот момент, и какое-то теплое и ценное чувство появилось у него в душе. Шарль повернулся, подошел к стене и позвонил в колокол. Тут же ученики — малыши следовали примеру старших — выстроились в две шеренги у входа. Шарлю даже не пришлось призывать их к тишине, она воцарилась сама собой.

— Входите! — сказал он.

Через несколько мгновений из-за парт на Шарля смотрели доверчивые, встревоженные, упрямые, растерянные, испуганные, полные надежды и решимости лица. Он стоял возле доски, скрестив руки на груди, стараясь определить ученика, который больше всех нуждался в помощи, может быть, даже не говорил по-французски.

— Меня зовут Шарль Бартелеми, — произнес он уверенным голосом. — Я родился в тридцати километрах отсюда в семье крестьян и, как вы, ходил в сельскую школу.

Помолчав минуту, он продолжил:

— Я уверен, что мы поладим. Я научу вас читать, писать и считать и еще множеству интересных вещей: истории нашей страны, географии, естествознанию, морали и просто чистоте.

Шарлю показалось, что с лиц учеников немного спало напряжение. Он попросил их подниматься по очереди и называть свое имя и возраст, чтобы рассадить их по рядам — дети сидели вперемешку.

Первый поднялся и выдал слегка дрожащим голосом:

— Пьер Сермадирас.

— Когда родился?

— Девятого августа тысяча девятьсот тридцать первого года в Спонтуре.

— Хорошо, — сказал Шарль, — можешь садиться.

Мальчик сел, скрипнув галошами. Поднялся его сосед, потом еще один, и так вставали все остальные, называя имя и год рождения твердым, уверенным или дрожащим голосом, по которому можно было определить характер ребенка. Очередь дошла до светловолосого мальчишки, испуганные глаза которого смотрели то на Шарля, то на окно, будто он хотел убежать. Шарль поднялся, подошел к малышу, который сидел один на последней парте в дальнем углу класса. Ребенок действительно был крайне напуган, словно боялся, что его побьют, к чему он, скорее всего, привык. Шарль протянул к ребенку руку и мягко сказал:

— Не бойся, малыш.

Он положил руку на дрожащее плечо мальчика.

— Не бойся, — повторил Шарль.

И потом еще тише:

— Как тебя зовут?

Ответа не последовало.

— Ты — поляк?

— Да, — раздался голосок.

— Хорошо, скажешь свое имя после.