Кристиан Синьол - Унесенные войной

— Нет же, Ролан знает, что он делает, — ответила Элиза. — У нас с ним прекрасные отношения, поверь мне.

— Тем более не стоит их портить из-за меня.

На лице Элизы появилось печальное выражение, и она сказала:

— Подумай еще немного, тебе некуда торопиться.

— Обещаю подумать.

Тем не менее на следующий день она отправила Франсуа письмо, в котором просила еще раз приютить ее в его доме. Неделю спустя Люси с большим облегчением получила ответ от брата, который, как всегда, сообщал, что готов принять ее.

С легким сердцем она уезжала из Парижа, пообещав дочери часто писать и снова жить рядом с ней, как только это представится возможным. В Пюльубьере Люси поселилась в своей комнате, вспомнила старые привычки и была рада, что приняла такое решение: ее помощь Франсуа и Алоизе, в отсутствие их двоих сыновей, была неоценимой.

В двенадцать лет Ганс без всяких сложностей вернулся в школу в Сен-Винсене: он привык к частым переездам и не сильно страдал от этого. Единственное, что приводило его в уныние, — отсутствие отца, о котором он часто спрашивал. Люси старалась развеять беспокойство сына, но у нее не очень получалось. Она боялась, что после выздоровления Яну придется вернуться на фронт, если, конечно, ему не удастся перебраться в Швейцарию, где, судя по приходившим письмам, у него еще оставались друзья.

Она не напрасно беспокоилась. В мае, когда лес вокруг Пюльубьера наливался весенними красками, из Германии пришло письмо, отправленное матерью Яна. Случилось то, чего Люси боялась больше всего: вернувшись после выздоровления на Восточный фронт, Ян погиб под Новгородом, разорванный артиллерийским снарядом. Его останки собрать не удалось, так что у него не было даже могилы. Он перестал существовать. Совсем.

Читая последние строки, Люси потеряла сознание. Франсуа и Алоиза отнесли ее в комнату и не отходили, пока к ней не вернулось сознание. Ее первые мысли были о сыне:

— Господи, как я скажу ему об этом?

— Я могу это сделать, — предложил Франсуа.

— Спасибо, — ответила Люси, — но думаю, что будет лучше, если он узнает об этом от меня.

Она вздохнула и добавила:

— Во всяком случае, я попробую.

Было начало дня. Ганс возвращался из школы в пять часов. Некоторое время Люси лежала, вспоминая все, что они пережили вместе начиная с того дня, когда она услышала, как кашляет Ян в соседней комнате в доме Дувранделлей, отъезд в Германию, Кельн, Нюрнберг, Швейцарию, столько тяжелых моментов, пережитых в ожидании будущего, — войны, которая, они знали, должна будет разлучить их. Вспоминала она и самое прекрасное, что им довелось пережить вместе: их борьбу, с самого начала, против злой доли. Обещания вечной любви, несмотря ни на что, любви, заранее обреченной, но в которой они находили счастливые моменты.

У нее оставался Ганс, который так был похож на отца, становился все более светлым, как и Ян, с тонкими чертами лица, худощавый, со светлыми глазами, в которых, казалось, можно было разглядеть снежинки. Именно эти глаза, а также моменты, когда ребенок превращался в глыбу льда и до него не доходили слова, не трогали материнские ласки, и вызывали в Люси беспокойство. В такие моменты Ганс был способен на все что угодно.

Приближался час его возвращения из школы, и Люси старалась собраться с силами. Она встала, умылась в эмалированном тазу, стоявшем на столе в ее комнате, спустилась в кухню.

— Я могу сам с ним поговорить, — еще раз предложил Франсуа при виде растрепанной и отрешенной сестры.

— Нет, — ответила она. — Я смогу. Дай мне чего-нибудь выпить, немного водки.

Он налил Люси и остался вместе с Алоизой возле нее. Одилии не было дома уже два дня — она вместе с сыном гостила у своих родителей в Борте. Они попытались поговорить о чем-то другом, об успехах Луизы в колледже, об Элизе, которая часто писала матери, но очень скоро наступила неловкая пауза.

Когда в половине шестого двери распахнулись, Франсуа и Алоиза удалились, оставив Люси и Ганса наедине. Мальчик сразу понял, что случилось что-то серьезное. Улыбка, которая сияла на его лице, когда он входил, исчезла. Люси подошла к нему, но он отступил назад к окну, вытянув вперед руку, будто запрещал ей говорить.

— Твой отец погиб… — смогла выговорить Люси.

Ганс смотрел не моргая, уставившись, как обычно, в одну точку. Люси добавила:

— …на русском фронте.

Она ждала, что хотя бы слезинка появится на его лице, но мальчик по-прежнему смотрел на нее не моргая, будто она была виновата в том, о чем только что ему рассказала.

— Иди, иди ко мне, — сказала Люси.

Он сделал два шага к двери, все еще держась за стену.

— Иди ко мне, сынок, — повторила Люси.

— Нет.

Она хотела подойти к нему, но он пошатнулся и вышел. Она выбежала за ним и увидела, как Франсуа тщетно пытается удержать ребенка. Ганс бросился к лесу и на ходу издал крик, который до этого сдерживал, — душераздирающий крик, вспугнувший диких птиц на кронах деревьев и эхом улетевший в горы.

Из-за того, что шла война, на свадьбе Шарля и Матильды весной тысяча девятьсот сорок второго года гостей было не много. Гражданская церемония и венчание проходили в городе Уссель, а застолье — в Пюльубьере, в сарае, который специально на несколько дней освободили от сена и соломы. Гости немного потанцевали, но петь не стали. Было не до песен. Эдмон все еще находился в лагере, и дело было плохо: по договору о военном сотрудничестве в январе Германия освободила сто тысяч пленных, но Эдмона среди них не было. Несмотря на усилия Шарля, который помогал родителям на каникулах, Франсуа и Алоизе было все труднее справляться с хозяйством.

Эта свадьба по крайней мере позволила молодым получить двойное назначение в Борте. Не успели они обосноваться на новом месте и насладиться днями и ночами, проведенными вместе, как войска союзников высадились в Северной Африке, что привело к оккупации юга Франции. Теперь вся страна была занята немцами. Шарль и Матильда старались не думать об этом и полностью посвящали себя урокам, которые давали в двух смежных классах школы. Они могли быть счастливы, если бы не чувствовали угрозы, которую представляло собой правительство Виши. Под нажимом оккупантов французским властям приходилось следить за всеми учителями.

Прошла зима. Она была снежной и холодной. Люди все еще обсуждали создание Жозефом Дарнадом отрядов полицаев, когда в феврале вышел декрет об обязательных работах. По новому положению правительство должно было собирать работников, подлежащих отправке в Германию. Франция становилась простым протекторатом Рейха, а ее молодежь должна была поддерживать военные действия, навязанные Гитлером всему миру.

С июля Шарль с Матильдой гостили у родителей. Там они повстречались с убитой горем Люси, которую не смогли успокоить даже приезды дочери Элизы, и с ее сыном Гансом, который все время молчал и был крайне враждебно настроен по отношению к своей сводной сестре, чьи краткие визиты никто не мог предсказать. Была там и Одилия, все ожидавшая новостей от Эдмона, а также Луиза, в свои пятнадцать лет как две капли воды походившая на мать, охваченная желанием поехать в Африку учиться на сестру милосердия. Впрочем, Франсуа и Алоиза не придавали большого значения этим планам и были уверены, что дочь передумает еще до окончания учебы в колледже.