Антон Гопко - НОВАЯ КВАРТИРА

Темнело. Очертания деревьев сливались, да и сам лес становилось трудно отграничить от тёмно-фиолетового неба. Снег же, напротив, начал искриться неестественным светом кварцевой лампы. А Маруся всё смотрела и смотрела в окно, хоть тусклое освещение вагона, маслянисто отражаясь в стекле, мешало видеть, и зачастую на сумрачную картину зимнего леса причудливо накладывалось, к примеру, изображение усатого мужчины в тельняшке, идущего в тамбур покурить и продирающегося сквозь гроздья рук и ног, свисающие со всех полок, или ещё что-нибудь в этом роде. Марусю ничего не отвлекало, разве только дорожная милиция — два здоровых мужика изъявили желание посмотреть её паспорт, и всё.

Поезд подошёл к маленькой станции, где должен был простоять двенадцать минут. Несмотря на мороз, многие пассажиры пошли проветриться — в вагоне топили дай боже и было душно. На перроне уже поджидали старухи, торгующие пивом, минеральной водой и пирожками с капустой. На каждой была пуховая шаль поверх тёплой вязаной шапки, все были тщательнейшим образом укутаны, но при этом, стоя в ожидании, когда поезд остановится, переминались с ноги на ногу от холода. Изо рта у них валил пар, ярко опалесцирующий в свете вокзальных фонарей. Когда колёса поезда перестали стучать, людской гомон стал особенно заметно слышен. Марусе хотелось, чтобы поезд поскорей снова тронулся. В вагон зашла одна из торговок. Маруся, хоть и совершенно не хотела есть, купила у неё пирожок и тут же его зажевала. Люди потихоньку возвращались на свои места, громкоговоритель неразборчиво объявил отправку, ещё какие-нибудь три минуты изматывающего ожидания и снова — стук колёс, соседний путь и лес.

— А я ему и говорю: дурак ты, самый настоящий дурак, хоть у тебя и денег много, — донёсся до Маруси голос соседа с боковушки, когда тот стал уж совсем громко вразумлять свою престарелую соседку. — Продать такую машину! А у ней всего-то там задний мост… А что такое задний мост — задний мост это и я отремонтировать могу. Лучше б ты, говорю, мне заплатил, да и ездил бы на своей машине. А хочешь продать — так продал бы за хорошую цену,

а за ту цену, что ты продал, запорожец продать можно. Нет, куда там! Я, говорит, поскорей избавиться от неё хочу, мне с ней некогда возиться. Ну я ему и говорю, хоть ты и богатый, а дурак, что денег своих не бережёшь. А ещё, говорю, ты потому дурак, что старших не слушаешь. Такой раньше хороший парень был! Теперь-то всё — деньгами ум отшибло, зазнался.

Мужчина вздохнул и задумался. Молчала и бабка.

— Ты хороший человек, я точно вижу. Добрый такой, — сказала она наконец и почему-то заплакала.

Маруся устала вглядываться в тёмное окно и откинулась к стенке, расправив плечи и расслабившись. «Эх, Лизка, если бы ты была сейчас со мной! — думала она по привычке. — Сколько раз приглашала тебя приехать к нам в гости. Вдвоём сейчас было бы так весело и уютно! А теперь мне скучно и тоскливо, и всё меня бесит».

Внезапно до неё дошла вся серьёзность случившегося. Наиболее сильным из охвативших Марусю чувств была страшная досада на своё бессилие что-либо изменить. Она сгорбилась от мрачного шевеления под ложечкой и взялась рукой за свой сжавшийся лоб. Это не укрылось от Марусиной соседки, давно уже на неё поглядывавшей.

— Что с тобой, детка? — спросила она ровным, спокойным голосом. — Расскажи, легче станет.

— Да нет, всё в порядке… Просто… — Маруся почувствовала, как её голос задрожал и начала путаться в словах. — Просто, знаете, когда друзья предают — это очень неприятно, — выдавила она наконец.

— Что же с тобой стряслось? — в глазах у женщины Маруся увидела внимание и сочувствие.

— Понимаете, у меня есть друг. Я до сих пор считаю, что есть, несмотря на всё, что произошло, — начала рассказывать Маруся, её вдруг прорвало на откровенность.

— И как же его зовут, — с неподдельным интересом спросила женщина, — этого друга?

— Её зовут Лиза. Но я не могу назвать её подругой. Она именно друг. Подруга, вы знаете, это что-то такое легковесное, маловажное, а друг — это всё-таки гораздо большее.

— Понимаю, — кивнула женщина. — Лиза — непростое имя, — добавила она себе под нос.

Марусе не часто приходилось встречаться с подобным пониманием, и это подвигло её на целый путаный и сбивчивый рассказ.

— У нас были такие замечательные отношения. То есть у нас и сейчас хорошие отношения, но… Тогда мы жили вместе в общежитии. Мы столько много общались, во всём друг другу помогали. И мы так хорошо понимали друг друга — просто с полуслова. Я вообще не представляла раньше, что такое может быть. Лизка она вообще особенная — лёгкий человек, простой. Если б не она, я бы не выжила с Анжелой. У нас была соседка — Анжела, такая, знаете, тупая и угрюмая. А Лиза её так здорово подкалывала — только она одна так умела. И всё было просто замечательно, пока не появился Саша.

Маруся смолкла, чтобы справиться с нахлынувшим чувством совершённой по отношению к ней жестокой несправедливости.

— Теперь Лиза живёт с ним, — продолжила она, как только смогла говорить. — И ведь она его не любит. Но знаете ли, деньги, спокойная жизнь без соседей — я не могла дать ей этого. И я её не виню. Другую в такой ситуации я считала бы продажной и всё такое, но здесь — я же хорошо знаю Лизку. Для неё так естественно, чтобы у неё всё было хорошо, и ведь она этого заслуживает. Я помню, как она страдала без денег, как переживала из-за того, что я ей помогаю. Глупая! Я ведь от души. А так — она решила свои проблемы. Но какой ценой! Теперь наверняка жалеет — да что поделаешь… Лизка человек жутко рассеянный, хотя вообще очень обязательный. Мне очень её не хватало, хоть мы и по-прежнему много общались, но, знаете, это уже было не то. На самом деле мне безумно интересно, что в ней в это время происходило. Но позавчера, после последнего экзамена она пришла ко мне и сказала вдруг, что больше не хочет меня видеть. Причём на экзамене ещё было всё нормально. Она попросила меня помочь ей решить задачу. Всё было вполне по-дружески. А вечером вот… И она не просто сказала, что не хочет меня видеть, но и — самое ужасное, самое вообще чудовищное — вернула мне свитер — мой подарок. Я подарила его в самые лучшие дни нашей дружбы, подарила с такой радостью! Она меня этим больше всего оскорбила. Я не понимаю, почему так случилось. Может быть, её заставил Саша, может быть, ей что-то про меня плохое сказали — не знаю. Может, она теперь жалеет, может, ещё всё наладится. Ах, вы знаете, она такая гордая, даже если будет жалеть — первой не придёт, а мне к ней идти после того, как она так… Не знаю… Но, как бы то ни было, сейчас мне, сами понимаете, очень обидно и горько.

Сказала — и стало легче. Но снова непонятно откуда появилось это тухлое ощущение содеянной подлости.