Антон Гопко - НОВАЯ КВАРТИРА

— А что, что Москва? Там-то этой пакости больше всего. Ты что, телевизор не смотришь, что ли, не видишь, какой там разврат творится?! Наркоманы, голосенсуалисты, эти, как их, лесбиянки — мы раньше и слов таких-то не знали, а теперь их по телевизору показывают. Тьфу!

Ольга вытерла руку об фартук и положила её Марусе на плечо.

— Ну как, доченька, курочка хорошо прожарилась?

— Да, мама, очень вкусно.

— Дай-ка попробую. Ой! Так я и знала — пересолила! О-о-о, это ж надо! Пересолила! А всё из-за тебя, — Ольга набросилась на мужа, — ты меня всё время отвлекал, тем что на вокзал никак не собирался. — Конечно, ты пересолила, а я виноват. — А кто же?! Я что ли? Ой, Марусенька, что тут было, что тут было! Копается и копается, копается и копается — еле выпроводила! Если б не я, он бы до сих пор не вышел тебя встречать. Точно говорю — до сих пор бы копался. И я, видно, — тоже дура, конечно, — видно, забыла, что уже солила, и снова посолила. У-ух, как же меня так угораздило! — Да ладно, мама, что ты! Нормальная курица. Эх, мне бы там твои проблемы! — Да уж где там, нормальная! Ой, ну ладно, дай-ка я тебе ещё салатик положу. Про салатик-то я и забыла, забегалась. — Не надо, мама, никакого салатика. Сядь лучше с нами посиди. — Что ты, правда, в самом деле, — подхватил Василий. — К тебе дочь приехала, а ты всё суетишься, мельтешишь! И чего тебе не сидится?

У Ольги от возмущения на какое-то мгновение перехватило дыхание.

— Ишь ты! Чего, говорит, тебе не сидится! Нет, вы посмотрите на него! Да если бы я сидела, кто бы ребёнка кормил, ты что ли? Я с утра на ногах, как герой соцтруда работаю, прибралась, полы помыла, приготовила. А сам-то ты простого дела — дочку встретить — сделать не мог без моих понуканий. А теперь — нет, ты на него посмотри! — а теперь он мне говорит, чего я не сижу. Ах ты кобыла немецкая!

— Суетишься всё, мельтешишь, — не слушая её, повторял Василий.

— Да не ругайтесь вы ради бога! — завопила Маруся, которую начало утомлять пребывание дома.

Родители вняли, и мир был восстановлен. Маруся могла спокойно доедать курицу — спокойно до тех пор, пока мама вдруг не заметила, что она ест без хлеба.

— Ой, мам, я в общежитии хлеба переела, дай так поем.

— Ай-ай-ай! Да ты же не наешься! Что же, я зря старалась, что ли?

— Мама! — возразила Маруся. — Какое не наемся, я уже объелась!

— Э-э, это только так кажется. А через час уже снова есть захочешь.

— Я через час уже спать буду!

— Без хлеба сытости настоящей нету, — согласился с женой Василий. — Сколько ни ешь, а сытости нету. Хлеб всему голова.

— Ну как с вами разговаривать! — вздохнула Маруся. Ей стало вдруг невыносимо грустно.

— Как там Лидушка? — извлекла её из меланхолического состояния мать.

Маруся задумалась. Она почувствовала усталость от одной только мысли о предстоящем вранье.

— Нормально. Всё в порядке.

— Что она поделывает? — не удовлетворилась столь сухим ответом дочери Ольга. — Работает всё там же?

— Да, всё там же, на рынке.

— И сколько она получает?

— Зависит от выручки. Когда как. Но в среднем…

— А что же это, настоящего оклада у ней, что ли, нету? — поинтересовался Василий и недоверчиво закусил верхнюю губу.

— Но в среднем миллиона полтора выходит.

— А живёт она где? — спросила Ольга.

— Тоже где и раньше.

— Всё квартиру снимает?

«А то не понятно!» — возмутилась про себя Маруся.

Ольга на мгновение задумалась, что-то прикидывая.

— Так это ж, наверно, дорого — квартиру снимать! Сколько она платит? Только правду скажи — мать всё равно сразу почувствует, если неправду скажешь. Вы ведь, дети, у матери все как

на ладони.

Маруся капризным голосом попыталась показать, что разговор ей скучен и неинтересен.

— Ой, ну мама, откуда я знаю! Она мне что, говорила?

— Квартира-то хоть однокомнатная?

— Конечно. — (На самом деле Анвар снимал двухкомнатную. В дешёвом районе, но всё же двухкомнатную.)

— Правильно, — Ольга одобрительно кивнула. — Зачем ей одной больше?

— Ты мне вот что скажи, — неторопливо, серьёзным тоном обратился к дочери Василий. При этом он пристально посмотрел на Марусю и даже слегка нахмурился, пытаясь произвести впечатление отцовской проницательности и солидности, что у него давно уже не получалось. — Какие у нашей Лидии дальнейшие планы? Моё мнение такое, что надо ей как-то покончить с этим состоянием неустроенности и неопределённости. А то что ж это такое — зарплата вроде бы есть, а как посмотришь, вроде бы и нету. Жильё вроде бы есть, а не своё.

— Ну и что же ты предлагаешь, дурья твоя башка! — без всякого почтения прервала размышления мужа Ольга. — Ты радуйся, что какая-никакая работа есть и что какие-никакие деньги платят. Где ты сейчас найдёшь, чтобы тебе сразу всё: и зарплату, и квартиру. Тем более в Москве!

— Да я ничего не предлагаю, — начал защищаться Василий, — просто спрашиваю, интересуюсь. Может, есть у ней какие планы, откуда я знаю. Может, замуж хочет выходить, ведь ей уже пора.

«Пора! — с печальной усмешкой подумала Маруся. — Какое тонкое замечание!»

— Не завелось у неё там хахаля? — хитро прищурившись, спросил отец, в упор глядя на Марусю. — Ты мне скажи, я тебя не выдам.

Та снова покрылась защитной оболочкой раздражительности:

— Ну вот откуда мне это знать! Она мне про своих хахалей не докладывает! Приедет, спросишь.

— А кстати, когда она приезжать собирается? — спросила Ольга. — В последний раз год назад она здесь была. Вы тогда вместе приезжали, помнишь? Да, как раз год прошёл, — добавила она, подумав.

— Не знаю, мама, — вздохнула Маруся. — Некогда ей. Хочет, да всё не получается.

— Неужели так некогда? — удивилась мать. — Тут и ехать недолго. Хоть бы на пару дней вырвалась — и то хорошо. Хоть на выходные.

— Ты что, мама! В выходные на рынке самая торговля, — нашлась Маруся. — Но я с ней ещё поговорю, скажу ей.

— Скажи, доченька. Вот хорошо было бы, Василий, если бы к нам ещё и Лидушка приехала. А то что ж это…

— Мама, чайник!

— Ну вот, вскипел, давайте чаёк пить.

Ольга разлила по старым, с привычными, любимыми трещинами и щербинами чашкам свежезаваренный чай, покрытый маслянистой плёнкой, на которой ещё плавали неосевшие чаинки.

— Доставай варенье, — сказал жене Василий. — Ну вот видишь, — обратился он к Марусе, — потихоньку обустраиваемся. Квартира хорошая, большая. Вот Лида всё говорила мне: приватизируй, папка, ту квартиру, приватизируй. А если бы я ту приватизировал, эту бы не дали.

— Почему? — удивилась Маруся, прихлёбывая горячий чай.

— Закон такой. Раз приватизировал, значит, уже не можешь обратно государству сдать.

— Ну, а эту-то, я надеюсь, вы приватизируете? — спросила Маруся, гораздо больше доверявшая сестре, чем родителям.