Эдуард Семенов - Допельдон, или О чем думает мужчина?

Я смотрю через видоискатель на своего сына. Навожу резкость. Кричу.

— Внимание, мотор! Начали!

Сын корчит рожу и бьет ногой по стоящему перед ним противнику. Выбивает у него из руки нож.

Нож летит в сторону, со звоном ударяется о стену. Падает на пол. Камера фиксирует этот полет. Противник сына в страхе отбегает и кричит:

— Схватите его!

Из двери напротив появляется парень. При виде сына он ругается и бьет его кулаком. Сын ловко ныряет под руку и наносит удар коленом в живот. Сзади на моего мальчика набрасывается еще один парень. Сын бьет ему затылком в подбородок, кусает за руку и, вывернув руку, опрокидывает на спину. Потом еще одного и еще. По идее в фильме здесь должны будут во всю трещать кости и слышаться стоны. Но ничего подобного пока нет.

Треск и стоны мы наложим чуть позже в монтажной мастерской, а пока главное, чтобы драка была похожей на настоящую. И ребята стараются, чтобы все было так, как надо.

В пылу съемочной драки одному из актеров даже выворачивают ногу. Наконец, мой сын расправляется со всеми своими врагами и остается один. Он тяжело дышит. Слеза течет по щеке. Скупая слеза победителя. «Вот артист, а! Умеет же, когда хочет!»

Камера крупно наезжает на его лицо.

— Стоп, снято!

Я откидываюсь на спинку стула и снова начинаю нервно прикусывать губу.

Ребята с ожиданием смотрят на меня. Я понимаю, чего они ждут. Они хотят, что бы я, наконец, сказал сокровенную для них фразу: «На сегодня все!» Но я не спешу. Я просто не могу сказать этого. Да. В последнем кадре сын сыграл здорово, но… во всем остальном…

Сын смотрит на меня вопросительно и несколько раздраженно:

— Ну что еще один дубль?

Я киваю головой.

— Да, мне нужно, чтобы ты не механически выполнял приемы, а в буквальном смысле ненавидел своих врагов. Понимаешь? Ненавидел. Лютой ненавистью.

Сын морщится.

— Па, мне кажется, это ты что-то не понимаешь.

— Чего?

— Что сейчас уже никто не будет так драться?

От неожиданности я начинаю моргать.

— Почему? — не понимаю я слов сына. — А что сейчас изменилось? У тебя есть две руки, две ноги. Голова. Перед тобой враг. У него в руке нож. Ты должен выбить его, или он тебя им убьет. Все просто.

Сын хмыкает.

— Нет. Проще договориться.

— Договориться?

У меня аж в виске заломило. Начинает дергаться левая бровь. Я открываю рот, чтобы сказать что-то резкое, но глаза застилает пелена.

Парни подходили ко мне вразвалочку, нехотя. Создавалось впечатление нереальности происходящего.

— Ну, действительно, парень, что ты кочевряжишься? Мы делаем свое дело. По-тихому. Ты свое. И все довольны.

Один из них улыбается и протягивает мне ладонь:

— Договорились?

Из-за спины парней меня сверлит холодный и злой взгляд. И от этого взгляда снова заломило в затылке, захотелось сесть или превратиться в невидимку. Границы сознания сузились. В горле пересохло.

Мне надо было возмутится, нагнать себя так, чтобы трясло от ярости, ведь они мне предлагали не выгодную сделку, но я нашел в себе только силы, чтобы еле выдавить из себя.

— Нет, не договорились.

Я ударил первым. Бить нужно всегда первым. Это я хорошо усвоил. Ударил ногой, как по футбольному мячу, и попал тому, кто подошел ко мне ближе всего, прямо в промежность. Его аж оторвало от земли. В этот момент второй парень пробил мне кулаком в голову. Удар пришелся в висок.

Мир окрасился в красный цвет, а во рту появился солоноватый вкус…

Пелена рассеивается. Я снова в клубе. Смотрю в монитор. В голове непроизвольно всплывает: «Допельдон!» Мне кажется, что сейчас оно очень не кстати, ведь я даже не злюсь. Я просто хочу понять, что у меня в кадре не так. А для этого нужно время. Мне надо подумать. Говорю ребятам.

— Подождите немного. Перерыв десять минут.

Считается, что мальчишки начинают курить, чтобы выглядеть взрослее. Я никогда не курил. Мой организм был против курения. Однажды попробовал затянуться, так потом блевал полдня.

А вот мои актеры практически все уже курят. Они не упускают возможности выскочить на улицу, чтобы затянуться сигаретой. Сын идет с ними. Я не возражаю. Зачем? Знаю, он такой же, как я, курить не будет никогда. Просто ему со мной скучно.

Остаюсь один. Подхожу к камере. Перематываю ее на начало съемок. Смотрю в монитор. Так! Вот мой мальчик замахивается рукой, вот он бьет ногой, вот тут на него набрасываются двое.

Все вроде так, как я хочу, и все-таки чего-то не хватает. Чего?

Пленка снова мотается в обратную сторону…

Договорились?

Я лежу на больничной койке и смотрю в потолок. Он белый, как чистый лист бумаги. И я такой же белый. Бледный. Я похож на ванильное мороженое, которое кто-то со злостью бросил в бетонную стену.

Я постоянно прокручиваю в голове моменты той драки. Вот я упал, поднялся и побежал. Один догоняет меня. Тот, кому я попал по яйцам, хромает сзади. Кто-то хватает меня за плечо. Я разворачиваюсь и хочу схватить его за волосы. Но пальцы соскальзывают. У него короткая прическа, как у всех бандитов. Пропускаю еще один удар. На этот раз в нос. Отвечаю. Бью куда-то в пустоту. Но чувствую, что удары доходят до цели, потому что слышу какой-то хруст и крик боли.

Крик переходит в свист в ушах, потом шлепок, боль, тишина и… темнота.

Когда же темнота рассеивается, то я вижу рядом с собой Шерифа, своего приятеля и по совместительству зама. Он взахлеб рассказывает о том, как нашел меня на заднем дворе склада. О том, что я все — аки хорошо достал их обоих. Того, кому я ударил в пах, от серьезной травмы спасло только то, что у него была широкая мотня на брюках. Она смягчила удар. Но он тоже сейчас лежит здесь в соседней палате…

А у второго порвано ухо.

Я понимаю, что, наверное, когда я не нащупал волос, то схватился за него.

— А что с третьим? — спрашиваю я.

— Что с ним? — переспрашивает Шериф.

Я смотрю Шерифу в глаза.

— Ну, там еще был Бок?

— Насчет Бока ничего не знаю. Я не видел его.

Шериф отводит глаза в сторону. Мне все становится понятно. По крайней мере, насчет Шерифа. «Это он подвел ко мне Борисыча и убеждал, что человек надежный. И именно в его смену привозили левый товар. Ну да, Шериф-то все равно ничем не рисковал. Он не ставил нигде своих подписей. Просто был заместителем».

Я отворачиваюсь к стенке.

«И Бока он видел. Даже больше. Это Бок послал его ко мне, чтобы узнать, как я себя чувствую и что планирую делать дальше…»

В зал вбегает сын. Смотрит на меня, отрешенно уставившегося в одну точку. Молнией проносится мимо, достает из сумки деньги, опрометью бежит обратно, на ходу бросает мне.

— Па, мы с ребятами в магазин за чипсами. Ладно!?

Прихожу в себя. Киваю головой.