Вольфганг Херрндорф - Гуд бай, Берлин!

– Боже мой!

И тут огнетушитель выскользнул у нее из рук и шмякнулся прямо Чику на ногу. Он моментально упал, шлепнулся спиной на траву, поднял ногу вертикально вверх, обхватил ее руками и заорал.

– Боже мой! – закричала женщина и плюхнулась на колени в траву рядом с Чиком.

– Вот дерьмище, – сказал я и бросил быстрый взгляд на склон: полиции все еще не было видно.

– Перелом?

– Почем мне знать! – простонал Чик, катаясь по траве.

Ситуация была такая: мы исколесили сотни километров по дорогам Германии, перебрались через пропасть по каким-то строительным лесам, были обстреляны Хорстом Фрикке, проехали по плато и свалились с откоса, причем перевернулись пять раз. Из всего этого мы вышли максимум с парой синяков и ссадин, а тут на нас из кустов вылетает бегемот и своим чертовым огнетушителем ломает Чику ногу.

Мы стали разглядывать ногу, но не знали, как понять, перелом это или только вывих. В любом случае наступать на ногу Чик не мог.

– Мне ужасно жаль! – сказала женщина. Ей действительно было ужасно жаль, это было видно. Казалось, ей чуть ли не больнее, чем Чику, по крайней мере, если судить по выражению лица. Пока в моей голове все еще царила абсолютная пустота, а Чик стонал и катался по траве, женщина-бегемот первая кое-как пришла в себя. Она еще раз провела пальцем Чику по подбородку, а потом взялась за его голень.

– Ой-ой, – приговаривала она, осторожно вращая туда-сюда лодыжку взвизгивающего Чика. – Тебе надо в больницу.

– Подождите! – хотел сказать я, но бегемотиха уже подсунула свои передние копыта под Чика и подняла его легко, как кусок хлеба.

Чик закричал, но скорее от неожиданности, чем от боли. Женщина скрылась в зарослях так же быстро и внезапно, как появилась оттуда. Я побежал за ней.

За кустами стоял BMW 5 цвета хаки. Женщина закинула Чика на переднее сиденье, я успел запрыгнуть назад. Когда она плюхнулась за руль, машина с левой стороны просела на полметра, а Чика слегка подбросило. «Ух ты!» – пронеслось у меня в голове в тот момент, но лучше мне было приберечь это выражение для следующих нескольких минут.

– Нельзя терять ни секунды! – торжественно объявила женщина, наверное, вовсе не в первую очередь думая о бегстве от полиции.

Во время поездки я все время оборачивался и смотрел в заднее стекло. Я заметил, что полицейская машина, видимо, по какой-то обходной дорожке, съехала со склона. Где-то очень далеко их синяя мигалка блымкала вдоль откоса.

– Пристегиваемся! – скомандовала женщина и утопила в пол педаль газа. Через две секунды BMW разогнался до сотни. Когда она проезжала поворот, я как бумажный самолетик полетел по заднему сиденью. Чик стонал.

– Пристегиваемся! – повторила женщина.

Я пристегнулся.

– А вы? – спросил Чик.

Через заднее стекло я видел, что мы быстро оставляем все другие машины на автобане далеко позади. Какое-то время где-то вдалеке слышалась полицейская сирена, но недолго Что, в общем, не удивительно: мы летели на скорости 250 километров в час. Кажется, ни женщина, ни Чик вообще сирену не слышали. Они беседовали о ремнях безопасности.

– Просто машина не моя, – сказала женщина. – Мне нужна длина минимум два метра.

Она хихикнула. Разговаривала она совершенно нормальным голосом, а вот хихикала пискляво, совсем как маленькая девочка, которую щекочут.

Когда перед нами кто-нибудь появлялся, она сигналила или мигала фарами, а если это не помогало, объезжала по полосе торможения на всей скорости так спокойно, будто мы катились не быстрее 15 километров в час, собираясь съезжать к Макдональдсу. Определенно, все свои пять шоков она засунула глубоко в карман.

– В экстренных случаях так можно, – объяснила она и опять хихикнула.

– А вы, значит, катались на той машине, так?

– Путешествовали. Отпуск, все дела, – ответил Чик.

– А машину вы украли?

– Вообще-то, мы ее одолжили, – сказал Чик. – Но если вам так удобней – украли. Хотя, клянусь, мы собирались поставить ее на место.

BMW летел вперед. Женщина промолчала. Да и что она могла сказать? Мы угнали машину, а она бросила огнетушитель Чику на ногу. Мне в зеркало было не очень хорошо видно, как менялось выражение ее лица. Если оно, конечно, менялось. Никакой истерики, по крайней мере, не было.

Обогнав два грузовика, она заговорила снова:

– То есть вы угонщики…

– Ну, если вы так считаете… – уклончиво протянул Чик.

– Да, я так считаю.

– А вы кто?

– Это машина моего мужа.

– Нет, я имею в виду – чем вы по жизни занимаетесь? И знаете ли вы, где тут больница?

– Больница в пяти километрах. А по профессии я речевой терапевт.

– А что лечат речевые терапевты? – поинтересовался Чик. – Речь?

– Я учу людей говорить.

– Младенцев что ли?

– Нет. Ну, с детьми я тоже работаю, но чаще со взрослыми.

– Вы учите говорить взрослых людей? Неграмотных что ли? – У Чика лицо перекосилось от боли, но он пытался полностью сконцентрироваться на том, что говорила женщина. Наверно, в основном он старался отвлечься от боли в ноге, но и тема сама по себе ему тоже была интересна.

Пока эти двое трепались там впереди, я все время оглядывался назад и, наверное, слышал не весь их разговор. Возможно, я еще был в шоке, но кое-что все-таки слышал.

– Я занимаюсь постановкой голоса, – говорила женщина. – Занимаюсь с певцами, с людьми, которым приходится много говорить на публике, и с теми, кто, например, шепелявит. Большинство людей говорит неправильно, и ты тоже.

– Но понимать-то вы меня понимаете?

– Я о голосе. Дело в том, что голос должен быть сильным. Вот у тебя голос идет отсюда, – она показала куда-то себе на шею. Начав разговаривать с Чиком, она слегка сбавила скорость, наверно, сама того не замечая. Теперь мы ехали всего-то сто восемьдесят. Я постучал Чика по плечу, но он был полностью погружен в беседу.

– Я ртом разговариваю, если что…

– А в основном голоса у людей совсем не сильные. Это потому, что хороший, сильный звук идет вот отсюда, из центра. Вот у тебя звук идет вот отсюда, а должен – вот отсюда, – произнося это последнее «отсюда» она раза стукнула себя под грудью, так что получилось «отсу‑у-да».

– Вот отсу‑у-да? – Чик тоже стукнул себя пару раз под грудью.

– Это как спортом заниматься: все тело должно быть задействовано. Диафрагма, пресс, таз – все должно работать. Две трети идет из диафрагмы, и только треть из легких.

Сто шестьдесят километров в час. Если так и дальше пойдет, они со своей речевой терапией вообще остановятся посреди дороги.

– Сейчас главное – быстро добраться до больницы, – напомнил я.

– Да ладно, – отозвался Чик. – Болит уже меньше.

Я закрыл лицо руками.

– Если говорить вот отсюда, – продолжала женщина, – получится только хрип. Если воздух идет из горла, слышишь: ух, ух! А нужно, чтоб воздух шел отсюда. – Она открыла рот, так что он стал похож на букву «О» и подняла обеими руками с живота какое-то невидимое сокровище, естественно, бросив при этом руль. Чик схватил баранку.