Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

Но вопреки любым самооправданиям Йозеф все равно боролся с ощущением собственной недостойности – оно путало ему слова и сковывало язык. Он едва преодолел вступительные обобщения, когда грохот башмаков по плитке в коридоре дал ему повод бросить эти попытки. Он быстро встал с места и направился к двери. И тут же столкнулся с непривычно осанистой Гудрун, наряженной в свое почти лучшее платье. Она без всякого приглашения ввела к нему двоих мужчин.

– Герр доктор, к вам пришли…

– Это я вижу. – Йозеф с нехорошим предощущением заметил, что один посетитель облачен в угрюмосерые цвета городской полиции. Человек, стоявший поближе, протянул руку.

– Герр доктор Бройер. Рад возобновить знакомство.

– Взаимно, сударь. – Йозеф попытался вспомнить имя: эти точеные черты и чрезвычайно длинный нос должны были бы запомниться. Всплыли смутные воспоминания о какой-то светской оказии, но имя по-прежнему ускользало. Тонкие черты лица преобразила улыбка, искупив их неказистость.

– Спасибо еще раз за вашу доброту той кошмарной ночью, герр доктор. Моя жена часто ее вспоминает. – Он потупился. – И мы оба очень ценим заботу, с какой ваш паренек, Беньямин, отвез нас домой.

А, вот оно что. Йозеф кивнул. Жену этого человека, столь же пухлую, сколь он тощий, разморило от жары и избытка вина. Он дал им свою коляску. Беньямин потом вознаградил его байками о шумном настырном брюзжании, увенчавшем неспособность той толстухи справиться со ступеньками коляски. Все завершилось ссорой на тротуаре.

– Шеф-инспектор Кирхманн. Нежданное удовольствие. – Кирхманн представил своего коллегу, инспектора Брюнна, и Йозеф, склонив голову в приветствии, пригласил всех сесть, нахмурившись при виде Гудрун, собравшейся присоединиться. – Фрау Гштальтнер, кофе для гостей, будьте так любезны.

– Уже готов, – сказала Гудрун, по-королевски отбывая в кухню.

Вновь обратив все внимание к полицейским, Йозеф обнаружил, что оба таращатся на Лили, а та словно не замечает их присутствия. Он откашлялся.

– Чем могу служить?

– Фрау Гштальтнер… – Кирхманн умолк: Гудрун вернулась с подносом. Разместив его на столе, она приготовилась разлить кофе.

– Спасибо, – сказал Йозеф, приметив еще двух пегих бабочек, влетевших вслед за Гудрун. Чертовки уже повсюду. Придется опять дать указания Беньямину. – Мы сами.

– Но… – возразила Гудрун.

– На этом все, фрау Гштальтнер, спасибо.

– А она останется? – поинтересовалась Гудрун, бросив ядовитый взгляд на Лили.

– Благодарю вас, – повторил Йозеф, сопровождая ее до двери и закрывая за ней накрепко; он дождался приятного щелчка: Беньямин сменил защелку. Когда он устроился за столом, Кирхманн перехватил его взгляд и изобразил лицом сочувствие. Поскольку Йозеф отметил эту мину лишь намеком на кивок, шеф-инспектор перешел к объяснению своего присутствия.

– Мы помогаем властям округа Вельс поймать опасную преступницу…

Значит, это затея Гудрун. Йозеф стиснул зубы, но кивнул довольно спокойно, изобразив отстраненный интерес.

– Ламбахское дело, насколько я понимаю?

– Именно. Есть вероятность, что беглянка добралась до Вены…

– Дальний путь, – сказал Йозеф, – и не из легких. Насколько я помню, средняя скорость пешехода пять километров в час. Чтобы пройти почти двести пятьдесят километров, потребуется такая целеустремленность, какая вряд ли обычна для человека, считающегося спятившим. – Он привел в порядок ручки на столе, поправил стопку записей. – Интересуетесь моим мнением о состоянии ума бежавшей? – Он заметил, что шеф-инспектор выглядит все более смущенным, а коллега его трудолюбиво записывает каждое сказанное слово. Лили, сидевшая молча, вытянула руку – на нее присела одна бабочка.

– Как мило они пахнут. – Она глянула на Кирхманна. – Какая жалость, что их запах сводит всех с ума, правда?

Рот у Кирхманна открылся и закрылся.

– Э-эм. Да, конечно.

– Факт, – сказал Брюнн плоским, серым голосом. – Бабочки не пахнут.

Лили все еще смотрела на Кирхманна.

– Не бабочки. Цветы.

– Цветы, да? Ладно. – Шеф-инспектор выдавил слабую улыбку и уставил умоляющий взгляд на Йозефа. – Летающие цветы. Восхитительная мысль.

– Лепидоптера. – Брюнн покачал головой и быстро что-то записал, завершив точкой столь энергичной, что наверняка проткнул несколько страниц.

– Дурак, – сказала Лили. – Dumm wie Bohnenstroh [71].

– Тупой, как бобовая… – пробормотал Брюнн, прилежно увековечивая оскорбление, и лишь погодя осознал, что оно адресовано ему, после чего решительно вымарал эти слова.

– Еще кофе, господа? – Йозеф, поставив кофейник, жестом пригласил Кирхманна продолжать. – Вы всерьез полагаете, что несчастная женщина добралась до Вены? И пришли узнать, не была ли она прежде моей пациенткой?

– Фрау Гштальтнер обратила наше внимание на необычный способ, каким… – Кирхманн умолк и коротко метнул взгляд на Лили, – каким некая юная особа попала к вам в дом. Насколько я понимаю, в доме произошел некоторый тревожный… случай. Фрау Гштальтнер убеждена, что они – один и тот же человек. – Он виновато откашлялся. – Фрау Гштальтнер очень настаивала.

– Один и тот же человек? – Йозеф глянул на него высокомерно. – Кто? Ничего не понимаю.

– Буйная сбежавшая из Ламбаха и эта юная особа, герр доктор, – сказал Брюнн с легким раздражением. Йозеф посмотрел на него изумленно.

– Это вряд ли возможно. Что ж, если вы более ничего не желаете обсудить… – Он поднялся со своего места и сделал несколько шагов к двери. Шеф-инспектор перехватил его. Взяв Йозефа за руку, он отвел его к окну.

– Простите нас, герр доктор, но фрау Гштальтнер говорила, что девушку нашли возле Башни дураков в очень тяжелом состоянии. Избитую. Раздетую. – Он понизил голос: – Есть подозрение в половом насилии. Фрау даже сказала, что девушка, возможно, работала проституткой.

– Этого следует ожидать, – вставил Брюнн, – от преступника женского пола.

Йозеф стряхнул руку Кирхманна.

– Позвольте, я буду прям, – сказал он тихо. – Фрау Гштальтнер достигла непростого времени. Женщины, посвятившие всю свою жизнь служению, входят в возраст, когда их молодость и красота, какие бы ни были, их оставляют. Рассматривать такую жизнь в ретроспективе – жизнь без возлюбленного, без мужа, без детей, даже без собственного очага – довольно горестно.

– Верно, – согласился Кирхманн. – Такая жизнь дает безопасность, как я понимаю, но видится полной упущенных возможностей. Да, как уж тут без сожалений.

– И поэтому, – продолжил Йозеф, – когда происходит встреча с такой чистой юной женщиной в полном расцвете красоты молодости…

Все взоры, как по команде, обратились к Лили; та сидела молча, опустив глаза. Солнце играло у нее в волосах, превращая их в золото. Бабочка все еще мягко трепетала крыльями у нее на руке. Ее дружок порхал неподалеку.