Эрика Косачевская - Ночь Патриарха

Погиб Максим нелепо. Он возвращался в компании сильно подвыпивших приятелей со свадьбы своего друга. В метро на какой-то из станций компания вышла, и он должен был до дома пару остановок добираться один. Тут следы его терялись.

Проверили все морги, вытрезвители, больницы — нигде Максимка не значился, хотя у него были с собой документы. И только после того, как через общих знакомых подключили к расследованию пользующегося большим авторитетом у властей знаменитого певца Иосифа Кобзона, почти месяц спустя, Максима нашли в морге среди неопознанных тел. Он поступил туда из вытрезвителя, в который его сильно избитым, практически мёртвым, доставили милиционеры. А найти Максима не могли, поскольку при регистрации его фамилия была записана с ошибкой: вместо Быкова, был зарегистрирован Боков. И если бы его случайно ни нашли, то спустя ещё 2–3 дня, Максим был бы похоронен в общей могиле для неопознанных тел. Тогда его следы потерялись бы окончательно.

Коля был уверен, что сына забили милиционеры, а фамилию его исказили преднамеренно, чтобы скрыть преступление.

Когда Максима хоронили, на его лицо было страшно смотреть — так оно было изуродовано побоями. Коля в прощальной речи над гробом сказал, что он многого насмотрелся на фронте, но такого даже тогда не видел. Потом он разрыдался и не мог дальше говорить.

Надо отдать должное Марине — она не оставляла Лялю до самой её смерти, которая произошла после инсульта, когда моей двоюродной сестре было 80 лет.

После того, как 17 апреля 1937 года арестовали папу, мама, как я уже писала, отправила меня в Москву к папиным сёстрам. В конце августа она приехала за мной в Ухтомскую и увезла в Харьков: мне исполнилось 8 лет, и нужно было поступать в школу. Поскольку до отъезда в Хабаровск мама оформила «бронь», мы вернулись в нашу старую квартиру, в которой занимали две изолированные комнаты.

За время учёбы в школе и институте я поменяла 5 школ и 2 ВУЗ’а. Вначале мама отдала меня в школу №50, которая располагалась в двухэтажном здании, пристроенном к универсальному магазину «Старый пассаж» на Бурсацком спуске. Здание было приспособленным, и не очень удобным, но это была ближайшая от дома русская школа. Расположенная на Рымарской улице, почти рядом с нашим домом школа №6, занимавшая удобное трёхэтажное здание бывшего реального училища, была украинской. Дети из интеллигентных семей, как правило, учились в русских школах, и поэтому считалось, что в украинских школах было много безнадзорного хулиганья 11 11 В этой школе училась известная актриса Людмила Гурченко. Я её, конечно, не знала, хотя и я, и она скатывались на санках с непроезжего зимой из-за своей крутизны Мордвиновского спуска, куда собиралась вся окрестная ребятня. Но зато я хорошо запомнила её отца — дядю Гришу. Он всегда аккомпанировал нам на баяне во время всех праздников, проводимых в нашем любимом Дворце пионеров — бывшем губернаторском дворце, задумке Первого в то время секретаря ЦКПб Украины Постышева, который в 1937 году был расстрелян Сталиным, как «враг народа». . У нас стала жить домработница Поля, которая отводила меня утром в школу и забирала после занятий, а мама устроилась на работу, как юрисконсульт. У Поли по всему телу были глубокие шрамы от фурункулов, она, единственная из большой крестьянской семьи, пережила голод начала тридцатых годов — последствия насильственной коллективизации деревни.

Дом, в котором мы жили, был ведомственным — он принадлежал Харьковскому филиалу «Укоопспилки», и нас пытались выселить из него. Но мама привлекла хорошего адвоката, выдержала яростную битву с ведомством, дело неоднократно пересматривалось по заявлению сторон. В конце концов, с учётом того, что при переезде в эту квартиру мы сдали ведомству нашу старую жилую площадь на Лопанской набережной, нам оставили большую двадцатипятиметровую комнату с балконом и эркером, а маленькую комнату 12 квадратных метров отобрали. В ней поселился молодой военный Миша.

Поля ушла от нас, поскольку они с Мишей полюбили друг друга и женились. А мама решила не брать новую домработницу, и летом, перед тем, как я пошла во второй класс, перевела меня в школу №49 на Черноглазовской улице. Утром она меня отводила в школу, а после занятий я уже сама шла к маминому дяде Яше с тётей, которые жили на Мещанской улице недалеко от новой школы. Вечером, после работы мама забирала меня, и мы вместе шли домой. Но это было только первое время. Когда я привыкла пользоваться светофором, мама перестала провожать меня, и я стала в школу утром ходить одна, хотя мне надо было переходить загруженную транспортом главную Сумскую улицу, а также Пушкинскую, по которой ходил трамвай. В этой школе я проучилась год.

Лето после второго класса было неудачным. Мама отправила меня на две смены в Пионерский лагерь с тем, чтобы мы с ней в августе вместе поехали отдыхать в Анапу. Но вторую смену я пробыла не до конца. Я увидела на улице жалкого, отчаянно мяукающего котёнка. Мне стало его очень жаль, я взяла его на руки и погладила. После этого у меня начался стригучий лишай, и маме пришлось забрать меня из лагеря.

Пока меня лечили от лишая, прошло время, и мы смогли поехать в Анапу только во второй половине августа. Маме хотелось отгулять свой отпуск полностью, я училась легко и закончила второй класс с Похвальной грамотой. Поэтому мама решила, что ничего страшного не будет, если я пойду в школу не первого сентября, а на 2 недели позже.

Отпуск мы провели замечательно — сняли комнату в частном доме недалеко от моря. Завтракали и ужинали мы дома, а обедать ходили в ресторан на набережной. Там подавали необыкновенно вкусную уху из судака, в которой плавали большие куски рыбы и икры, а мы с мамой обе любили рыбу. Погода была отличной, море спокойное и очень тёплое. Я много купалась, реализуя своё умение плавать, и маме каждый раз стоило больших трудов выгнать меня из воды.

При возвращении обратно нам пришлось ночью сделать пересадку в Ростове-на-Дону. Наш поезд на Харьков задерживался. Мы ждали его ночью, на платформе, сидя на вещах, а мимо нас без остановок один за другим шли затемнённые эшелоны с войсками и военной техникой.

Я ничего не понимала, но только мама с тревожным лицом провожала взглядом каждый эшелон. Её страхи оказались не напрасными — этой же осенью началась война с Финляндией.

На следующий день после приезда я пошла в свою 49 школу, но по дороге встретила одноклассников. Оказалось, что наш класс, как и несколько других, перевели в двадцать девятую школу, которая располагалась на углу Пушкинской улицы и Театрального спуска — это было даже ближе к моему дому, а также к дому маминых дяди и тёти, куда я шла после занятий.