Мортен Рамсланд - Собачья голова

Главное, чтобы нас не заметила Засранка. Засранку на самом деле зовут Анне Катрине, она — наша толстая тетушка. К счастью, она направляется в подвал, решив, что мы рано или поздно спустимся туда, но мы все втроем вылетаем через заднюю дверь, обнаруживая, к своему восторгу, что на улице выпал снег. Сначала мы играем в снежки, потом — в «немецкую собаку». Стинне хочет изображать дедушку, Сигне — Красный Крест, а я, очевидно, должен выступать в роли немецкой собаки, хотя мне это и не слишком нравится. Немецкой собаке положено бегать на четвереньках, пытаясь ухватить дедушку за ногу, — это не самое увлекательное занятие на мокром снегу. «Не забывай лаять!» — кричит Сигне, а я несусь по пятам за сестрой. Сигне разбирается в собаках, ведь у нее, дяди Гарри и тети Анне живет черный лабрадор. «Не забывай лаять!» — кричит она, и я лаю, стараясь поймать убегающие от меня ботинки Стинне. Она громко визжит, когда я опрокидываю ее в снег, схватив за ногу. «Попробуй-ка крысиного яда!» — задыхаясь, кричит Стинне и пытается накормить меня снегом, а я стараюсь разжать ее руку. «Ай!» — визжит она, в то время как Сигне подбадривает Аскиля, да еще и лепит для него снежки, что, честно говоря, — чистое жульничество.

— Все, — вдруг произносит Стинне, — собака немцев умерла.

— Нет, — не соглашаюсь я, выплевывая снег вместе со словами, — она еще жива!

Сигне возражает: если немецкая собака умерла, значит, она умерла, и теперь настала ее, Сигне, очередь спасать Аскиля. Конечно, сначала положено играть в пытки, но сегодня девочки не расположены к таким играм, поэтому Сигне тащит Стинне в кладовку позади гаража и с улыбкой закрывает за собой дверь.

— Иди в дом! — кричит Стинне мне через закрытую дверь.

— Иди, поиграй с Засранкой, — добавляет Сигне.

В гостиной отец ругается с дедушкой. Речь идет о той самой коллекции серебряных монет, среди которых были даже монеты семнадцатого века, коллекции, которую Аскиль когда-то спер у отца. Многие из тех монет попали к отцу благодаря американским морякам, которые заходили в бергенский порт. Перед моим внутренним взором проплывает большой корабль, супертанкер с целым футбольным полем на палубе: солнце отбрасывает блики на форму моряков, у них золотые пуговицы, все они богачи и все бросают мальчишкам на причале флажки и монеты. Наведываясь на причал, отец собрал довольно-таки приличное состояние, но однажды, когда его не было дома, Аскиль прокрался в его комнату, забрал монеты и отправился в пивную.

— Вор! — шипит отец, а бабушка пытается сменить тему разговора.

Аскиль то утверждает, что отец где-то потерял свою коллекцию, то заявляет, что отец на самом деле разрешил ему продать ее. А он, Аскиль, выпил в «Корнере» кружечку пива, а потом вернул оставшиеся деньги отцу.

— Врешь! — кричит отец, наклоняясь над столом, глаза его темнеют. — «Корнера» быть не могло. Мы тогда еще не переехали в Данию.

У Аскиля на лбу выступает пот, он бросает взгляд на бабушку. Потом встает: «Пойдем, Бьорк, домой, мы тут лишние!» Он опирается на палку, которая всегда у него под рукой, но Бьорк пока что никуда не собирается: «Еще только пять часов, Аскиль, оставь меня в покое!»

Откуда-то появляется Стинне, она заявляет, что если Аскилю очень надо, то пусть он и отправляется домой. В последнее время Стинне что-то слишком часто стала дерзить; к тому же она начала прогуливать школу, и мама не знает, что с ней делать.

— Ну что, Бьорк, ты идешь? — не успокаивается дедушка. Он вышел из гостиной и стоит в прихожей, рассовывая по карманам бутылки крепкого пива, которые он стащил у папы. Засранка убежала в подвал, и Аскиль недовольно оглядывается по сторонам в поисках дочери. Хотя тетушке почти столько же лет, сколько моему отцу, она по-прежнему живет с родителями. «Анне Катрине! — кричит Аскиль. — Пора домой!» Но бабушка все равно не двигается с места.

— Мы получили открытку от малыша Кнута, — неожиданно восклицает она, привлекая к себе всеобщее внимание.

Обычно взрослые никогда не говорят о дядюшке Кнуте, который на девять лет моложе отца. Он ужасный разгильдяй — так и не повзрослел. Бывает, что месяцами или годами от него ничего не слышно, и если от него и приходит письмо, так это значит, у него опять какие-то неприятности с его несчастными девицами и, следовательно, ему нужны деньги. А благодарности от него не дождешься! Он даже на Рождество открытку не пришлет, вот мерзавец! Мама очень переживает из-за всех этих женщин, постоянно возникающих на пути дядюшки Кнута, который, когда ему исполнилось четырнадцать лет, убежал из дома и стал моряком и с тех пор крайне редко дает о себе знать — ведь ему наплевать на своих родственников. В нашей семье только у отца и водятся деньги. Именно он всегда передает бабушке деньги для Кнута, когда у того неприятности. Аскиль терпеть не может, когда при нем вспоминают о Кнуте. Лицо у него вытягивается, и он спрашивает: «Какой такой Кнут?» Он так и не смог простить сыну, что тот сбежал из дому незадолго до своего дня рождения, наплевав на трехскоростной велосипед, который Аскиль купил ему в подарок. Велосипед этот до сих пор ржавеет и пылится в сарае дома на Тунёвай. «Не трогать!» — неизменно рычит Аскиль, стоит нам только приблизиться к велосипеду.

Маме кажется, что очень глупо со стороны отца так бессмысленно тратить деньги, и иногда, когда мы вечером ложимся спать, они ругаются из-за Кнута. Мама говорит, что дядя Кнут никогда не научится отвечать за свои поступки, пока отец прикрывает его задницу, а отец ворчит, что ему надоело всегда быть хорошим для всех. Хотя маме больше, чем отцу, нравится спорить, их препирательства часто заканчиваются тем, что она начинает плакать. Ее рыдания проникают через стены в мою комнату, и я иду в спальню Стинне, которая спит крепче, чем я, иду — чтобы разбудить ее и чтобы вместе пошпионить за ними. К сожалению, видим мы всегда одно и то же: мама сидит на диване и плачет, а отец стоит спиной к окну и вздыхает, и пепел с сигареты сыплется на пол. Потом Стинне разрешает мне лечь в ее кровать. Мама считает, что я вообще-то уже слишком большой, чтобы спать со Стинне, но кровать Стинне гораздо шире моей, так что сестра не возражает — если я, конечно, буду лежать тихо.

Бабушка достает из сумки открытку от дяди Кнута, а Аскиль удивленно поглядывает на жену из прихожей.

— Что он там пишет? — интересуется Стинне и встает за спиной бабушки.

Обычно бабушка никому не рассказывает о письмах Кнута, так что это, наверное, какая-то особенная открытка. Бабушка надевает очки и читает открытку про себя, ничего не произнося вслух. Потом снимает очки и оглядывает всех нас.

— Он приезжает второго июня, — голос ее звучит неуверенно. — Это четверг.

Читать дальше