Веркор - Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот Медузы]

Напротив, она неожиданно ловила себя на том, что Сибила вызывает в ней необъяснимое, почти родственное чувство… А главное, было так очевидно, так ясно, что она не предъявляет и никогда не предъявляла никаких прав на Дуга; поэтому Френсис могла чувствовать себя в ее обществе куда более спокойно, чем, думалось ей, в обществе какой-нибудь другой, менее откровенной женщины.

В дальнейшем она не всегда испытывала к Сибиле столь благородные чувства. Случалось, что образ непристойной Сибилы «с естественностью раковины», проскальзывал в какой-нибудь улыбке, жесте или слове. Но это длилось не больше минуты. Поток вновь уносил с собой все грязное, оставляя на берегах лишь светлый песок. Подчас Френсис раздражало также непринужденное поведение Дугласа в присутствии Сибилы, свидетельствующее о его слишком короткой памяти. Дуг действительно вел себя весьма непринужденно. Он первый, как это часто бывает, полностью и безоговорочно отпустил себе свои грехи.

В тайниках сердца Френсис страстно надеялась, что рождение детеныша тропи, слишком похожего на человека, поколеблет решимость Дугласа.

И вот новорожденный спал перед ними. С первого взгляда он ничем не отличался от всех прочих новорожденных: так же гримасничал, был такой же краснолицый и сморщенный. Но все его красновато-оранжевое тельце было покрыто тонким и светлым подшерстком, «будто свиной щетинкой», по словам Вилли. У него были четыре чересчур длинные ручки, слишком высоко посаженные оттопыренные уши и голова, как бы сросшаяся с плечами. Грим открыл ему рот и сказал, что челюсть изгибается в виде подковы, более широкой, чем у настоящего детеныша тропи; возможно, надбровная дуга развита не так сильно; череп… впрочем, еще рано судить о черепе. В общем, ничего интересного.

— Вы уверены в этом? — спросил Дуг.

— Да, — ответил Грим. — Это тропи.

Френсис молчала. Вдруг она почувствовала, как две холодные руки обняли ее сзади. Это была Сибила. Она увела Френсис в соседнюю комнату, и они долго просидели там вдвоем. Френсис все время судорожно сжимала руки своей подруги. Обе молчали. Но этот проведенный в молчании час окончательно скрепил их дружбу.

Френсис быстро справилась с минутной слабостью. На следующее утро она сама одела новорожденного, спеленала его, завернула в одеяло, прикрыла чепчиком его крошечный, покрытый пушком череп и положила на руки Дугласа, словно это был их собственный ребенок.

Спустя час Дуглас звонил у двери церковного дома в Гилдфорде. Пастор открыл не сразу.

— Прошла моя пора вставать до света, — извинился он. Ужасные головокружения. Мои печень и желудок не ладят между собой. Полная анархия в стареющем государстве… Мне так же трудно убедить их жить в согласии, как и моих прихожан… Прелестное дитя, сказал он, рассеянно откидывая край одеяльца. Вы, я полагаю, хотите его окрестить?

— Да, сэр.

— Мы сейчас пройдем в церковь. Крестные, должно быть, уже там?

— Нет, — ответил Дуглас. — Я один.

— Но… — начал пастор, с удивлением взглянув на Дуга.

— Меня принуждают к этому чрезвычайные обстоятельства, сэр.

Пастор отошел к двери.

— А!.. — произнес он, приближаясь к Дугу. — Понимаю, вы предложили свои услуги… Я слушаю вас, сын мой.

— Я только что женился, сэр. А это мой внебрачный ребенок.

Лицо пастора с чисто профессиональным искусством одновременно выразило строгость, понимание и снисходительность.

— Мне хотелось бы, чтобы эта церемония осталась в тайне, — продолжал Дуг.

Пастор закрыл глаза и кивнул головой.

— Говорят, у вас при церкви живет старый садовник с женой?.. Нельзя ли, сэр, попросить их…

Пастор продолжал стоять с закрытыми глазами.

— Очень хотелось, чтобы об этом знали только я и моя жена… Она с исключительным благородством отнеслась к рождению этого ребенка. И мой долг оградить ее от страданий, так сказать, от излишней гласности…

— Хорошо, мы сделаем все, как вы желаете, — ответил пастор. — Прошу вас, подождите минутку.

Вскоре он вернулся в сопровождении престарелой четы — садовника и его супруги. Все вместе они прошли в церковь. Старуха держала ребенка над купелью. Ей очень хотелось сказать Дугу, чтобы доставить ему удовольствие: «Вылитый папочка!» Но, хотя на своем веку она перевидала немало безобразных младенцев, такого, право…

Его записали под именем Джеральд Ральф.

— Рожденный от?..

— Дугласа Темплмора.

— И?..

— У матери нет фамилии. Она туземка из Новой Гвинеи. Ее зовут Дерри.

«Так вот почему он такой…» — подумала старуха.

Склонившись над книгой записей, пастор долго вертел перо в руках; он словно онемел, не зная, на что решиться. На сей раз он не сумел скрыть сурового осуждения, отразившегося на его лице. Наконец он записал в книгу, повторяя вслух каждое слово:

…и от женщины… туземки…

Потом попросил расписаться Дугласа, крестного и крестную. И молча закрыл книгу. Дуглас протянул ему пачку банковых билетов:

— На ваши благотворительные дела.

Пастор все так же молча и степенно наклонил голову.

— Теперь мне придется, — начал Дуг, — зарегистрировать его рождение в мэрии. Свидетелей у меня нет. Нельзя ли попросить вас еще…

Старики взглянули на пастора. Видимо, его ответный взгляд не выражал прямого запрещения.

— Что ж, мы согласны… — сказала женщина, и все втроем они вышли. У старухи на языке вертелись десятки вопросов, но она не решалась задать их вслух. Она по-прежнему несла на руках спящего ребенка. И старалась представить, какое лицо будет у этого мальчугана, когда он подрастет. Она уже видела его в public school [18] Закрытая средняя школа для мальчиков (англ.). , видела, как издевается над ним детвора. «Бедный малыш, придется ему горя хлебнуть…»

В мэрии дело тоже не обошлось без осложнений. Клерку, по его словам, никогда еще не приходилось записывать ребенка, «рожденного от неизвестной матери»! Он упрямо твердил: Английским законом это не предусмотрено…

Дуг терпеливо разъяснял:

— Но ведь ребенок существует? Вот он, перед вами…

— Да…

— Если бы у него не было законного отца, ведь вы бы его все-таки записали: рождение любого ребенка должно быть зарегистрировано.

— Верно. Но…

— Эти люди подтвердят, что он родился у меня в доме, в Сансет-коттедже, что он крещен и носит мою фамилию.

— Но мать-то, черт возьми! Она же была там, когда его рожала! Должна же она существовать, должна же она быть известна, имя-то хоть должно у нее быть!

— Я уже сказал вам: зовут ее Дерри.

— Этого недостаточно для записи гражданского состояния!

— Но нет у нее другого. Я же вам говорю: она туземка.

Из этого изнуряющего состязания на выносливость Дугласу удалось выйти победителем. Клерк сдался; в конце концов он записал: «Мать — туземка, известная под именем Дерри».