Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Женщина знает, что муж теперь придет не скоро. Если бы продал книги, давно бы вернулся. Ведь он так привязан к семье.

«Значит, книги у него не купили, — думает женщина. — Проклятье! Почему люди такие плохие? Что мы им сделали? У них дома, поместья, автомобили… А он не разрешает мне пойти работать на фабрику. Ревнует, что ли? — Она улыбается. — Ревнует, конечно, ревнует!»

— Ох, мамочка! Не придет отец, вот увидишь!

— Придет, доченька, обязательно… Потерпи!

Затем мать отправляется к соседям, берет в долг немного хлеба. Девочка с жадностью все съедает.

Наконец наступает вечер. Девочке опять хочется есть. Чтобы не чувствовать голода, она ложится спать. Мать укрывает ее ковриком и снова идет к соседям. Может быть, ей поручат что-нибудь связать или протереть мебель, а то и выстирать белье.

Дверь была открыта. Человек с пакетами вошел в комнату. Он был пьян. Подойдя к зеркалу, внимательно посмотрел на себя. Потом заметил на кушетке дочь. Шагнул к ней. Один из пакетов упал на пол. Он разозлился, швырнул за ним второй пакет. Ударил ногой.

— Где жена?

Опять подошел к зеркалу. На него глядело худое небритое лицо с налитыми кровью, ввалившимися глазами.

«И это мужчина!.. Хозяин дома!.. Может ли жена любить такого?»

Он ударил кулаком по зеркалу, осколки со звоном посыпались на пол.

Проснулась дочь, увидела отца, который стоял посреди комнаты и топтал ногами стекло.

— Папочка!

Человек посмотрел на дочь.

— Не притворяйся, девчонка!

Девочка сжалась в комок и испуганно смотрела на отца.

— Вы меня не любите — ни ты, ни твоя мать! — кричал он. — Не любите! Вы мне лжете. Все ложь!

— Клянусь, папочка, любим. Я очень люблю.

— Лжете! Ни ты, ни твоя мать ни капельки не любите меня! Хотите, чтоб я умер, а потом…

— Я, папочка, люблю…

— Разве любят безработного отца, безработного мужа?..

Девочка плакала. Она решила, что отец сошел с ума.

А он все говорил:

— В такой поздний час… где она? Скажет, что была у соседей! Ложь! Она думает, меня можно обмануть… Да, можно!.. Уже обманула!..

В комнате стало совсем темно. Человек покачнулся, схватился руками за стену. Зажечь свет не приходило в голову. Пол начал уходить у него из-под ног. Ему стало плохо.

Когда женщина вернулась домой, был уже поздний вечер. Она зажгла свет и увидела на полу мужа. Он лежал, положив под голову один из книжных пакетов. На кушетке дремала дочь.

Женщина глубоко вздохнула. Она была так голодна!

После ужина перешли в гостиную.

Хозяин дома сказал:

— Что бы вы мне там ни говорили, а всегда и во всем главное — нравственность! Я, например, смогу жить без состояния, без собственности, без денег, даже голодая, но без нравственных устоев!.. — Он рыгнул.

— Народ, допустивший падение нравов, не может процветать. История не знает подобных примеров, — заявил один из гостей, адвокат.

Другие гости — врач, аптекарь, инспектор школы гражданских чиновников — горячо, на полном серьезе поддержали эту точку зрения.

Хозяин дома, преуспевающий крупный экспортер, закашлял, поддерживая руками солидное брюшко. Начал было:

— А вот…

Однако новый приступ кашля не дал ему говорить. На глаза навернулись слезы, лицо побагровело.

— Застарелый бронхит… — выдавил он наконец из себя. — Хронический…

Коротышка доктор сделал сообщение по поводу хронического бронхита. Инспектор воспользовался моментом и попросил рассказать об «испанском насморке».

Постепенно разговор перекинулся на туберкулез. Заговорили о новейших методах его лечения. Доктор был на высоте, блеснув своими познаниями и здесь. Он говорил, браво поглядывая на уважаемых дам с накрашенными губками, наманикюренными пальчиками, в декольтированных нарядах, которые сидели своей группой.

Адвокатша шепнула инспекторше:

— Какой культурный человек, не правда ли?

Рыжеволосая, с перманентом жена доктора услышала, тряхнула горделиво головкой:

— Он учился и специализировался в Европе!

В это время сыновья хозяев дома, сыновья и дочери гостей развлекались в соседней комнате, где царил полумрак и тихо играла радиола. Порой в гостиную доносились звуки темпераментной возни, приглушенные возгласы: «Ой, Веда-а-ат!» Однако взрослые были всецело поглощены рассказами доктора о последних чудесах в области медицины и аптекаря — о различных лекарствах, недавно полученных с Запада.

Но вот хозяйка дома, тучная дама, встала и вышла в соседнюю комнату. Здесь, в темноте, под едва звучащую музыку танцевала лишь одна пара. Ханым-эфенди зажгла свет. Тотчас в комнате произошел небольшой переполох — словно тараканы метнулись в разные стороны. Старший сын Ведат вскочил с тахты, стирая рукой со щеки помаду. Дочь аптекаря, лежавшая с ним на тахте, поднялась, села. Дочь доктора растерянно смотрела на вошедшую, поддерживая рукой разорванное колье. Второй хозяйский сынок высунул голову из-под дивана, куда он забрался вместе с дочерью инспектора.

Ведат сказал, как ни в чем не бывало:

— Да, мамочка… Что тебе?

— Нет-нет, ничего, детка, — сказала женщина. — Веселитесь?

Ей ответили разом:

— Веселимся, мамочка!

— Веселимся, тетя!

— Веселимся, веселимся!..

Ведат приблизился к матери. Она улыбнулась ему:

— Вытри щеку. Отец увидит.

Парень махнул рукой:

— Э-э, плевать! Пусть видит.

— Фи, как ты говоришь, Ведат! Что за словечки?

— Обыкновенные словечки. Чем они тебе не нравятся, а, старушка?

Мать сделала вид, будто не слышит:

— Хорошо, дети, развлекайтесь. Только чуть потише. Мы там слышим ваши голоса.

Ведат подтолкнул мать к двери:

— Ладно, ладно, сматывай удочки… — И, закрыв за матерью дверь, добавил: — Ох, и хохмачка наша старушенция! А-а?

Он повернул выключатель, в комнате опять стало темно.

Когда ханым-эфенди вошла в гостиную, говорил ее муж. У него была небольшая черная бородка и усы — по последней моде.

Обычно, вернувшись вечером с работы, бей-эфенди срывал с головы шляпу (не какую-нибудь там, а «Борсалино» [93] «Борсалино» — итальянская фирма. !), восклицая при этом: «К черту эти гяурские штучки!», надевал тонкой вязки тюбетейку, облачался в батистовую ночную рубаху с разрезами по бокам, отдавая предпочтение ей, а не шелковой пижаме. После этого усаживался на тюфячок в углу комнаты, обставленной по-восточному, брал в руки четки из девяноста девяти костяшек и пытался погрузиться в благостные размышления, прикрыв веки и шевеля губами. Однако, несмотря на все старания, ему не удавалось выбросить из головы дневные заботы. В то время, когда губы его нашептывали священные слова, голова была занята совсем другим. Он думал об экспортируемых товарах, лицензиях и прочем, имеющем отношение к экспорту.