Евгений Шкловский - Фата-моргана

Правда, не очень он и берегся, а когда часто бываешь в критических ситуациях, то ко всему надо быть готовым…

Во всяком случае, вероятно, это накладывало определенную печать на их отношения с Галиной, в том смысле, что постоянно держало обоих в тонусе (не банальная ревность, а беспокойство за другого), подстегивая, выражаясь несколько старомодно, любовный пыл.

Они постоянно будто наверстывали упущенное, да и вообще жили оба в каком-то постоянном угаре или лихорадке (хотя Галина и выглядела гораздо более спокойной и благоразумной, чем Лев), словно не могли насытиться друг другом – с того самого дня, когда он взял ее за руку («Пойдем!), посадил в машину и увез чуть ли не из загса, устроив лучшему другу большой сюрприз.

Лев аж худел за то время, которое они бывали вместе после затянувшихся разлук, иногда даже жаловался на боли в пояснице и еще больше дергался, придумывая какое-нибудь новое предприятие или приключение, тогда как Галина, напротив, расцветала и вся аж лучилась женской ублаженностью, словно у них опять медовый месяц.

Между тем Виктор после того перевернувшего всю его жизнь эпизода довольно долго не мог оправиться, хотя тоже крепкий парень. Причем не столько даже из-за Галины, сколько из-за Льва: как тот мог?

Законы мужской дружбы мы все чтили превыше всего, а тут едва ли не главный (первым делом – самолеты…) был попран, причем так легко (казалось), словно его вовсе и не было, причем кем же? – Львом, от него-то уж никто не ожидал. Тут нарушался некий неписаный кодекс, от чего вообще все рушилось и никто уже ни в чем не мог быть уверен.

А у Виктора с того дня вообще все ломалось – и с женщинами (три развода), и с работой (сколько мест поменял), пока наконец не оказался в сумрачной стране Германия женатым на какой-то немке, вполне в общем благополучно, даже и с работой.

Подобно Льву он был страстным автомобилистом (вместе классе в десятом восстанавливали какой-то драндулет и потом объезжали его) и тоже переводчик. А тут судьба снова свела – на очередных международных ралли, которые проходили через Европу и Россию, аж до Дальнего Востока, и они вдруг оказались в одной группе.

Никто не знает, как проходила эта встреча и что наговорили они друг другу на языке родных осин (женщина – не предмет для разборки, женщина – рок, стихийное бедствие), но после этого долгого путешествия по евразийскому континенту, через леса, горы, болота и степи, отношения их частично восстановились. Именно частично, не так, как когда-то, да ведь едва ли не полжизни прошло, а в случае Льва, оказалось, что и намного больше, но все равно. Вроде как простил Виктор приятеля – так мы это, с облегчением, расценили.

На похороны Виктор, однако, из своей Германии не приехал – не смог (или не захотел?). И все-таки мы знали, что гибель Льва сильно его подсекла, как много лет назад уход Галины: он ведь любил их обоих и неизвестно еще, кто ему был дороже (Льва он знал чуть ли не с первого класса, а такие связи не слабей родственных). Лев ему, несмотря ни на что, тоже был нужен, как и всем нам, и теперь без него сразу стало по-другому.

Виктор звонил из Германии и спрашивал, как там Галина – и что мы могли ему ответить?

Да, Галина…

Конечно, все мы ощущали ее магнетизм и нежность, однако виду старались не подавать.

Да, так уж вышло, женщине под сорок без мужской ласки и поддержки, тем более привыкшей, что ее любят и сама тоже, нелегко – мы могли только догадываться, насколько нелегко.

А что мы, собственно, могли предложить ей взамен? Разве только внимание, дружбу, наш привычный круг, где она была такой же своей, как и прежде, вот только пространство вокруг нее неизменно сквозило пустотой, и прикасаясь к кому-то из нас, она словно протягивала к нам руку за помощью – ну что, что мы могли еще?

К тому же и Лев вот-вот должен был объявиться, где-то он задерживался…

Мать его опять приходила. Приходила и плакала.

Старая, в косынке, старушка-старушкой, хотя лет, в общем, не так уж много – чуть больше шестидесяти. Что ж они стареют так быстро? Потом обсуждали: у городских женщин по-другому, иной раз и восьмидесятилетняя – а больше пятидесяти не дашь. Или вообще не дашь. Не старуха – просто пожилая женщина. Дама.

Тут же и впрямь – старуха. Может, типы такие антропологические – разные: городская женщина, деревенская женщина? Все возможно. Странно: вроде природа, воздух чистый, могли б и получше сохраняться – так ведь нет!

У каждого есть мать, понятное дело, а эта женщина была старуха, пепельного оттенка лицо, как кора дерева, морщины глубокие, сгорбленная спина – всем ее жалко. И Иллариону, конечно, тоже. От него, собственно, все и зависело, а он не знал, что делать, никто ничего толком не мог подсказать, а он очень переживал и поэтому злился. Надо же было этому кретину, сыну Марьяны (имя женщины), так налакаться и угнать их машину, а потом еще и разбить. Взрослый мужик, под сорок, покататься ему взбрело, понимаешь ли. Ладно, пусть не «мерседес» – обычная «шестерка», «жигули», даже не очень новая, но она им верой и правдой служила, Илларион на ней в Москву мотался чуть ли не каждую неделю и ничего. Не подводила ни разу. А тут всмятку. Ну не так чтоб совсем, однако восстановление тоже немалых денег потребует: весь капот деформирован, крыло полностью менять, да и моторная часть тоже требовала ремонта. Руль не удержал спьяну, ну и завалился, урод, в кювет, каково? Так и заснул там.

И что делать? Денег у него нет (небольшого росточку, белобрысый, глазки узенькие, конопушки по всему лицу и бородавка на подбородке), если и заработает, то только на сезонных работах, другого тут ничего и не найдешь, разве только на их заводике, который только-только начал давать продукцию, все эти розетки, вилки… Еще сами без душа жили и спали на раскладушках, пищу на электрической плитке готовили, но линия (немецкая) уже работала, вот-вот начнет приносить что-то, хотя пока свободных денег еще не было, все в производство, на себе экономили. Мужикам однако зарплату понемногу начали выплачивать, раньше те от праздности (работы нет) только сивуху лакали да чего-нибудь умыкнуть норовили. А тут – рабочие места, так что и местечко оживать стало с их появлением. Взяли с Илларионом недостроенное, уже зараставшее травой здание, готовившееся то ли под свинарник, то ли под что, но, естественно, заброшенное, в божеский вид привели – крыша, стены, деньги появятся – и внутри отделают, в общем, все должно было наладиться.

Илларион все доводил до конца, за что брался. Мало, что у самого руки золотые и мозги варят, как надо, но еще и талант организаторский: команду собрать, увлечь перспективой, убедить, что не очередная маниловщина, как часто бывает, – дело-то реальное, действительно нужное, востребовано будет непременно, а значит, и деньги будут.