Адам Джонсон - Сын повелителя сирот

– Когда Вы рассказывали нам о своей первой встрече с Сан Мун, то упомянули, что увидели ее на торце здания, правильно? – спросил я.

Командир Га лишь кивнул.

– Это был фильм, который показывали, наводя проектор на стену здания, да? То есть, впервые вы увидели ее в фильме?

– В фильме, – подтвердил Командир Га.

– Они выбрали для этого госпиталь, потому что у него были белые стены, а это означает, что вы смотрели фильм снаружи. А сильный снег шел потому, что вы находились высоко в горах.

Командир Га закрыл глаза.

– А горящие корабли были в ее фильме «Разлученные тираны»?

Командир Га начал засыпать, но я не собирался останавливаться.

– А стонущие в госпитале люди на самом деле стонали, потому что это была тюрьма, верно? – спросил я его. – Вы были заключенным, не так ли?

Я не нуждался в ответе. Несомненно, где еще можно было встретиться с настоящим Командиром Га, Министром тюремных шахт, как не в тюремной шахте? Вот там-то он и встретил его вместе с женой.

Я вытащил из-под Командира Га простыню и накрыл ею его татуировку. А я и в самом деле чуть было не начал считать его Командиром Га. Если бы мы установили его личность, это был бы позор, Кью-Ки была права – его бы расстреляли прямо на улице. Невозможно убить министра, сбежать из тюрьмы, затем расправиться с семьей министра, а в итоге все равно отправиться работать в деревню. Я рассматривал лежащего передо мной человека.

– Что тебе сделал настоящий Командир Га? – спросил я.

Он поднял руки над простыней и начал «печатать» на своем животе.

– Что такого ужасного мог тебе сделать Министр, что ты убил сначала его, а затем лишил жизни его жену и детей? – продолжал допытываться я.

Пока он «печатал», я смотрел на его глаза – зрачки под веками оставались неподвижными. Может, он записывал не собственный сон. Может, его учили записывать то, что он слышит.

– Спокойной ночи, Командир Га, – произнес я, следя за тем, как его пальцы «напечатали» четыре слова и замерли в ожидании продолжения.

Я сам принял успокаивающее и оставил командира Га спать на всю ночь. Если я все рассчитал правильно, седативное средство должно подействовать не раньше, чем я доберусь до дома и преодолею двадцать второй лестничный пролет ступенек.

Командир Га старался не думать о дознавателе,хотя он еще долго чувствовал запах огурца, после того как этот человек проглотил таблетку и вышел из комнаты. Разговор о Сан Мун разбудил в Га новые воспоминания о ней, и именно это волновало Командира в данный момент. Тот фильм, о котором они говорили, вновь возник у него перед глазами. Он назывался «Истинная дочь народа», а не «Разлученные тираны». Сан Мун играла женщину с южного острова Чеджу [18], которая оставляет семью и отправляется на север сражаться с империалистами в городе Инчхоне. Он узнал, что Чеджу известен своими ныряльщицами, добывающими морские ушки. В начале фильма мы видим трех сестер, плывущих на плоту. Мутные волны цвета пемзы накрывают плот, и женщины оказываются в воде. Волна угольного цвета заполняет весь экран, на время скрывая женщин из виду, пока над скалистым берегом плывут серые тучи. Старшую сестру играет Сан Мун. Она обливает водой свои руки и ноги, готовясь погрузиться в холодную пучину, и поправляет маску, слушая, как ее сестры обсуждают деревенские сплетни. Затем Сан Мун берет в руку камень, делает глубокий вдох и спрыгивает с плота в темную воду, и мы понимаем, что настала ночь. Сестры начинают говорить о войне, о своей больной матери. Они боятся, что Сан Мун уедет от них. Через секунду сестры ложатся на плот, камера снимает их сверху, и снова принимаются обсуждать свою деревенскую жизнь, рассуждая об увлечениях и ссорах своих соседей. Но вот лица сестер омрачились – они боятся говорить о войне, о том, что даже если они не отправятся на фронт, война сама их настигнет.

Он смотрел этот фильм вместе с остальными, когда его показывали на стене тюремного госпиталя, единственного здания, выкрашенного в белый цвет. Это было 16 февраля, в день рождения Ким Чен Ира, в их единственный выходной в году. Заключенные сидели на перевернутых поленьях, очищенных ими ото льда, и впервые смотрели на нее, на ныряющую во тьму удивительно красивую женщину, которая, как им казалось, останется там навсегда. Сестры продолжают разговаривать, волны вздымаются и разбиваются о берег, лежащие в госпитале люди тихо стонут по мере наполнения пакетов для сбора крови, а Сан Мун все никак не появляется на поверхности воды. От отчаяния он, как и остальные заключенные, трет руки, и зрители понимают, что на протяжении всей картины Сан Мун, которая, в конце концов, выныривает из воды, будет иметь над ними полную власть.

Теперь он вспомнил, что именно в эту ночь Монгнан во второй раз спасла ему жизнь. Было очень холодно, так сильно он еще никогда не замерзал. Лишь работа согревала их в течение всего дня, а пока он смотрел фильм на заснеженном дворе лагеря, его тело совсем застыло.

Появившись возле его койки, Монгнан притронулась к его груди и стопам, проверяя, жив ли он.

– Пошли, – приказала она. – Нам нужно быстро двигаться.

Ноги у него едва слушались, когда он пошел за пожилой женщиной. Другие заключенные ворочались в кроватях, когда они проходили мимо, но ни один из них не поднялся со своей койки, так как у них оставалось слишком мало времени на сон. Командир Га с женщиной пробрались в угол тюремного двора, который, как правило, ярко освещался, и стали следить за двумя охранниками на вышке.

– В главном прожекторе перегорела лампочка, – шепнула ему Монгнан, когда они перебегали тюремный двор, – чтобы заменить ее, им потребуется время, но мы должны действовать быстро.

Припадая к земле, они стали собирать в темноте всех мотыльков, которые падали на землю, опаленные лучами прожектора, пока тот не погас.

– Клади их в рот, – велела Монгнан. – Твоему желудку все равно, что переваривать.

Он послушно стал пережевывать пригоршню мотыльков – от их мохнатых брюшек во рту у него пересохло, несмотря на заполнявшую рот вязкую массу и привкус аспирина, исходивший от их крылышек. В желудке у него не было ни росинки со времен Техаса. Под покровом темноты они с Монгнан побежали обратно, держа в кулаках собранных мотыльков – от их крылышек во рту слегка жгло, но, по крайней мере, теперь они могли продержаться еще неделю, не боясь умереть от голода.

Доброе утро, граждане!Где бы вы не находились – у себя в квартире или в заводском цеху, подойдите к репродукторам, чтобы узнать сегодняшние новости! Сборная Северной Кореи по настольному теннису только что одержала безоговорочную победу над командой Сомали! Кроме того, президент Роберт Мугабе шлет нам свои наилучшие пожелания в годовщину создания Трудовой партии Северной Кореи. Не забывайте, что сидеть на эскалаторах, ведущих к метро, запрещено. Министр обороны напоминает нам, что наше самое глубокое в мире метро было построено в целях обеспечения безопасности граждан на случай внезапной атаки американцев! Сидеть на эскалаторах запрещается! Скоро наступит сезон сбора ламинарии! Пора стерилизовать пустые банки. И, наконец, вновь настало время объявить победителя ежегодного конкурса на Лучшую историю о Северной Корее. Выигравшая в прошлом году история о печали, которую принесли нам южнокорейские миссионеры, пользовалась стопроцентной популярностью. Рассказ, который мы представляем в этом году, обещает быть еще интереснее – это подлинная история о любви и печали, о вере и выдержке, а также о безграничном внимании Великого Руководителя даже к самым скромным гражданам нашей великой нации. К сожалению, в этой истории также нашлось место трагедии. Но в ней также присутствует покаяние! И тхэквондо! Граждане, не отходите далеко от репродукторов, не пропустите продолжение истории, которое передается каждый день.